Прошлой ночью ударил мороз. Карету то и дело заносило, а лошади по очереди оскальзывались и сбивались с шага, вынуждая кучеров громко покрикивать на них.
Подумать только, размышлял Эсмонд, он уже полгода не был дома. Интересно, как там поживает Вилкинс… От него тоже пришло два письма, посланных первоначально в Сент-Джон, а затем уже переправленных в монастырь. В них он выражал своему господину соболезнования и пытливо расспрашивал о его жизни. Однако Эсмонда, пока он лежал больной в своей келье, мало заботило, что происходит у него дома и вообще в его владениях.
Один молодой монах рассказывал ему, что этой осенью на английской земле был собран небывалый урожай. Крупные землевладельцы получили немалую выгоду, фермеры знатно обогатились за счет отсутствия государственного налога на зерно. Сейчас, проезжая по своим землям, Эсмонд невольно обратил внимание на состояние пастбищ, заметил новые буковые посадки и новую осушительную систему на болотистых местах. Взгляд его отдохнул на одном из недавно отстроенных домов с модными подъемными окнами, которые так ему нравились. Что ни говори, а английские просторы радуют глаз даже в пасмурное декабрьское утро… Внезапно он почувствовал острую тоску по Морнбьюри.
Еще одно письмо соскользнуло с его колен, когда кучер укрыл его ноги пледом и подложил под них бутыль с горячей водой. Эсмонд подобрал конверт, надписанный женской рукой. Почерк был ровный, с наклоном, за время своего пребывания в монастыре граф успел привыкнуть к нему. В конце письма стояла подпись: «Магда».
Всего в монастырь пришло больше десяти писем с такой подписью, хотя он вовсе не ждал их и особо не торопился на них отвечать. И все-таки с каждым новым письмом у Эсмонда пробуждался все больший интерес к их автору.
Он ведь никогда толком не говорил с мисс Конгрейл и видел ее только в день похорон Доротеи. Маленькое хрупкое создание под вуалью — тогда она вошла в библиотеку замка Шафтли и сказала ему, что дядя прислал ее развлечь Эсмонда беседой. Она обратилась к нему (даже теперь при воспоминании об этом его бросало в дрожь, слишком уж ее голос был похож на голос Доротеи), но он был настолько раздавлен горем, что не смог ничего ей ответить.
Разумеется, ее желание переписываться с Эсмондом удивило его. Как ему казалось, она делала это из женского сочувствия, а возможно, из любви к своей безвременно ушедшей кузине. Магда была по-своему утонченной натурой — писала в романтической манере, часто цитировала какие-нибудь стихи, которые Эсмонд либо безжалостно пропускал, либо прочитывал, зевая. Однако в одном из писем она призналась, что начала писать ему по совету своей почтенной матушки. Он не знал, почему леди Конгрейл вдруг решила напустить на Эсмонда свою дочь, напустить в смысле эпистолярном, впрочем, его это и не особенно заботило. В то время ему вообще было не до чего и не до кого. Однако письма Магды, так или иначе, будоражили его воображение.
