Он поднял руку, чтобы отразить его натиск.
— Точно сказать не могу. Но знаю, чего от нее ждать. У Эрики есть привычка устраивать дальние поездки.
Он стал объяснять это, начальник полиции молча слушал. В глубине сознания у Эндрю мелькнула мысль, что странное дело, они продолжают стоять, будто боксеры на ринге перед схваткой.
Комната была залита бодрящим зимним солнцем. Тихая, безупречно спроектированная и удобная. Еще безлиственные вязы в обрамлении высоких, доходящих до пола окон. На стеклянном столике, будто натюрморт, блюдо с персиками и яблоками.
— Дальние поездки, — пояснил Эндрю. — Иногда в горы. И связаться с ней никак нельзя. Я говорил, что надо бы установить в «мерседесе» телефон на тот случай, если где-то на проселочной дороге что-то сломается. Но нет, она хочет, чтобы ее не тревожили. Любит избавляться от телефонов, от голосов.
Коннор потер подбородок. Казалось, энергия, только что бурлившая в нем, странным образом рассеивается.
— То есть просто садится в машину и уезжает на много часов?
— Именно.
— Почему?
— У нее такой способ выпустить пар.
— То есть уезжает, только когда расстроится?
— Угу.
Эндрю видел, к чему ведет разговор Коннор, и это его злило.
— Произошло сегодня что-нибудь, способное расстроить ее?
Музыка Вивальди все еще звучала в комнате и в других комнатах первого этажа. Эндрю хотелось, чтобы Мария выключила ее.
— Мы поссорились, — спокойно ответил он. — Утром. Перед ее отъездом в галерею.
— Сильно?
— Довольно-таки. Молча. Эрика все держит в себе. Словом, она уехала, и готов биться об заклад, в галерею даже не заглядывала. Может, уже прикатила в Филадельфию.
— Из-за чего ссора?
Эндрю хотел ответить Коннору, что это не его дело, но, разумеется, не мог.
— Супружеские осложнения, — лаконично ответил он.
Коннор глянул на него, потом отвел взгляд.
— И долго они тянутся?
— Несколько месяцев. — Каждый слог давался с трудом. — С декабря.
— А до этого она уезжала в такие поездки?
— То и дело. Семейные нелады, ничего больше за этим нет. Сожалею, что зря отнял у тебя время.
— Говорила она что-нибудь перед отъездом?
— Я же сказал, Эрика все держит в себе.
— Так что, в сущности, ты не знаешь…
— Я знаю ее, черт возьми. Эрика — моя жена. Она вернется.
Коннор должен был понять, что расследовать тут нечего. Однако не двигался с места, словно разговор только начинался. Должно быть, наслаждался. Видя, как богатый Эндрю Стаффорд признается в крушении своего брака. Для него это было представлением, спектаклем, и Эндрю ненавидел за это Коннора, ненавидел самоуверенного, улыбающегося сукина сына…
