— Хочу-у во дво-о-ор! — ревёт Петрик.
Мама присела на корточки, жарко дышит Петрику в лицо, тревожно шепча:
— Дурачок ты мой… разве ты хочешь, чтобы маму арестовали полицаи?
Нет, Петрик не хочет, и мама это сама хорошо знает…
— Ни одной живой душе не говори, что та гусь в тюрьме. Добре?
— Угу, — кивает головой Петрик, роняя горькие слёзы незаслуженной обиды.
Мама Петрика красивая. У неё длинные тёмные ресницы, голубые глаза и очень белые зубы.
— Когда я тебе говорю, сыночек, держи язык за зубами, так это… надо молчать… понимаешь, никому не рассказывать ничего… Добре? Никому, никому не говори где наш татусь…
«И чего мама стала такая забывчивая с тех пор, как мы приехали во Львов?» — огорчается в душе Петрик.
Уже сто раз мама просит не рассказывать про татуся, будто Петрик и вправду дурачок и не знает, что стыдно людям говорить, где татусь. За решётку в тюрьму сажают воров и всяких плохих людей, Франек говорил. А татусь не вор, он кузнец, всё это в Полесье знают, а тут не знают, тут город… Татусь добрый и хороший, все мужики это говорили. И проклятые полицаи напрасно надели татусю на руки чёрные железки с цепочкой. И потому татусь не мог обнять Петрика…
— Не бойся, мама, — гладит рукой сын тёмно-каштановые волосы Дарины, точь-в-точь, как это всегда делал до ареста его отец. — Я знаю. Нельзя про татуся ничего рассказывать… Нельзя… — а сам горько всхлипывает.
— Разумный ты мой… родной ты мой… — прижав к груди сына, шепчет Дарина.
Повинуясь шёпоту матери, Петрик ещё тише просит её:
— Мама, я хочу есть… Дай мне хлеба… Добре?
Но в доме нет и крошки хлеба. Брат Дарины, Тарас ушёл ещё утром отнести заказ, и если заказчик честно расплатится, не будет «водить за нос», он принесёт не только хлеб, а даже мясо.
— Хлеба-а-а, — напоминает Петрик.
— Потерпи ещё немножко, сыночек, — уговаривает мама. — Дядя Тарас с минуты на минуту должен прийти, он принесёт хлеб.
Ничего не поделаешь, надо терпеть и ждать.
Заплакал в люльке Тымошик.
— Покачай ребёнка, сыночек, — просит мама. Я тут пелёнки прополощу, пока тётя Марина придёт.
Усердно раскачивая люльку, Петрик громко запел.
— Тише, тише, — взмахнула руками мама. — Вот так, потихонечку… И петь не надо, разбудишь.
Пожалуй, Петрику и самому не очень-то хочется сейчас петь.
Петрик души не чает в своём двоюродном братике. Он бы его няньчил целыми днями, только тётя Марина не позволяет Петрику брать Тымошика на руки.
«Уронишь, — говорит, — и тогда у ребёнка на всю жизнь останется на спинке горбик».
