— Духи.
Петрик видел у Юльки один великолепный флакон от духов. Ей отец принёс. Юлька настаивала, чтобы Петрик понюхал флакон, уверяя, будто духи необыкновенно дорого стоят и пахнут, как цветы. Но от Юлькиного флакона почему-то воняло рыбой.
Вдруг Петрик узнал заказчика дяди Тараса, который уселся за столиком. Он не сводил глаз с буфетчицы, а она делала вид, что не хотела его замечать…
— Это заказчик, — шепчет покровителю Петрик. — Он один раз притворился, что храпит: хрр-р, хрр-р, а потом дяди Тараса шляпу присвоил и монашкину книжку унёс…
— Монашкину? А какая она из себя, эта монашка? Ты бы мог её узнать?
— Она вся в чёрном одетая… и молодая, красивая, — простодушно объяснил Петрик.
— Молодая и красивая?
— Почему эта монашка тебя так интересует, Казимеж?
Брюнет с чарующей улыбкой прильнул губами к руке красавицы и прошептал:
— Теперь я не стану отрицать, что ревность всегда смотрит в подзорную трубу, делающую маленькие предметы большими, карликов — гигантами, подозрения — истинами…
— Я не потерплю соперницы, Казимеж, — сменяя гнев на милость, лукаво улыбнулась красавица.
К их столику подошёл незнакомый Петрику старик. У него были длинный крючковатый нос и длинные ровные серые волосы. В сморщенной руке старика чуть дрожала рюмка с чем-то желтовато-тёмным.
— Целую ручки, о прекраснейшая из прекраснейших, — медовым голосом обратился он к смуглой красавице.
— Ты дед-яга? — вздрогнув, поднял на него глаза Петрик.
— О нет, мой вундеркинд! Тебя приветствует бывший жрец святого искусства, а ныне агент торговой фирмы «Импортные фильдеперсовые чулки и носки».
— Пан Грабовский хочет мне кое-что предложить? — сквозь смех спросила красавица.
— О да, прекраснейшая из прекраснейших, получена партия заокеанских чулок.
И уже совсем тихо, так, что Петрик не мог расслышать, что-то добавил.
— Пан Стожевский ещё в Белостоке. Послезавтра он будет здесь, — ответила ему красавица.
Желая спасти доверчивую красавицу, Петрик зашептал ей на ухо:
— Ты не ешь яблоко, если он тебе даст… Добре?.. А то тебя карлики положат в хрустальный гробик… И гробик повесят на золотых цепях в пещере… Мне тётя Марина рассказывала.
Но легкомысленная красавица только захохотала.
Тем временем покровитель о чём-то пошептался с буфетчицей. А дед-яга снова прицепился к Петрику.
— Скажи, о вундеркинд, когда, сменив своё ветхое рубище на превосходно сшитый фрак, сияя в лучах громкой славы, ты предстанешь перед поклонниками твоего таланта, узнаешь ли ты, о вундеркинд, меня, бывшего жреца святого искусства, кто был прелюдией твоей славы…
