Да-а-а, об этом-то я как раз и не подумала, тут Татьяна, пожалуй, действительно права. Поскольку до сих пор, если вдуматься, все ее блага, включая, как выяснилось, замужество за моим Вилькой, явно происходили от прокурора. Кроме того, постигло меня ужасное озарение, если ее папашка отнимет не только машину, но и квартиру, вместе с Танькой пострадаю я: вряд ли моя подружка поселится у своей занудливой маменьки! Они с ней и в добрые-то времена не уживались и цапались при каждом удобном случае, едва завидев друг друга! А это значит, что Ларка в очередной раз была права: Танька действительно пришла ко мне, чтобы поселиться навеки — как Васисуалий Лоханкин у белогрудой Варвары и ее нового мужа… Вот ужас-то! Неужели наступил конец и этому этапу моей спокойной жизни? Воистину, что имеем — не храним, потерявши — плачем: только сейчас я поняла и даже почувствовала, как хорошо, оказывается, жили мы вдвоем с моей собачкой до всей этой истории!..
Осознав весь этот букет неприятностей, а затем вновь вернувшись мыслями к коварному фээсбэшнику Фрэду, влезшему в мою доверчивую душу и наследившему там кирзовыми сапогами, я издала стон и снова заплакала, на сей раз тихо, в дуэте с поскуливающей Варькой — единственным преданным мне по-настоящему существом, потому что неблагодарная Татьяна даже не подумала броситься меня утешать. Громко высморкавшись, она пожала плечами и изрекла:
— Тоже мне новость! Да я давным-давно поняла, кто этот Федя на самом деле! А вчера окончательно в этом убедилась и не сказала тебе только потому, что считала тебя, Лизочка, умнее… Думала, сама знаешь… Ну скажи на милость, где это ты видела, чтобы менты типа этого Широкова кому-нибудь из свидетелей рассказывали, как идет следствие?! Нашла, о чем выть! Вот я-то, я-то что, по-твоему, буду теперь делать? Можно сказать, изгнана на улицу, голая и босая… У-у-у-у!
И она как-то злобно разревелась по новой.
У меня реакция на окончательную несправедливость судьбы оказалась прямо противоположной. Мысленно подсчитав все неприятности, свалившиеся в данный момент на мою голову, я почувствовала, что слезы, еще недавно горькие и обильные, высохли сами. А в душе образовалась некая неведомая субстанция, состоящая из твердого, как металл, вещества и бурного протеста. Как этот состав удерживался вместе, сказать не могу, главное — он был, и я поняла, что буду бороться за лучшую судьбу, чем имеющаяся на сегодняшний день, до последнего.
