Седьмой член своры, черный, двухгодовалый спаниель Джипси, присоединился к ним позже. Кашпарек вообще не хотел его брать: кобель был не из его дома; но хозяйка Джипси, немыслимо молодая учительница гимназии (Кашпарек поначалу принял ее за девчонку-старшеклассницу), как-то увидела его со всей сворой — и влюбилась в ту же минуту. Ну не в Кашпарека, разумеется, а в то зрелище, которое тот являл по утрам с шестью собаками: в левой руке поводки старушки Дези, которая беспокойства большого не причиняла, лишь тормозила немного движение, и близнецов-фокстерьеров, которые, наоборот, дружно, плечом к плечу, тянули Кашпарека за собой, как два паровоза; эти трое вместе представляли собой относительно устойчивое звено, старик управлялся с ними левой рукой, в правой же он вел Лохматку, которая тоже стремилась вперед, быстро-быстро перебирая ногами (Кашпареку иногда казалось, что у нее не четыре лапы, а восемь по крайней мере), и беспокойного Бруно; кобель скакал вперед и назад, взбрыкивал, будто выпущенный на луг жеребенок, кидался к Лохматке, обнюхивал ее, подталкивал носом, нежно покусывал в шею; однако Лохматка, будучи барышней строгой, знающей себе цену, отскакивала от назойливого кобеля, поджимала хвост, угрожающе скалила зубы, гавкала, порой даже молниеносно щелкала острыми молодыми зубами возле шеи Бруно; тот, ничуть не обиженный, прибегал обратно к Кашпареку, чтобы лизнуть ему руку: видишь, мол, какая милашка? Вижу, вижу, кивал Кашпарек и улыбался; Бруно же снова летел вперед, натягивал поводок, хрипел, задыхаясь, потому что на нем был ошейник-удавка, и с неослабевающей страстью продолжал атаку на пули. Словом, для Бруно с Лохматкой нужна была правая, более сильная и ловкая, рука, Кашпарек это уже хорошо усвоил; наконец, позади всех с мудрым, величественным видом вышагивал Нестор, не обращая на прочих внимания. «И чего ты нашел в ней», — спрашивал Кашпарек у Бруно; кобель замирал, вздернув брови, на морде его появлялись тревожные складки, но, естественно, возразить он не мог. Кашпарек громко смеялся. Конечно, весь секрет состоял в том, что пули была маленькой, черной, лохматой; кто-кто, а Кашпарек легко мог понять Бруно: в далекой, утонувшей во мраке лет молодости ему тоже нравились маленькие, пышноволосые и чернявые девки.
В это вот зрелище и влюбилась молоденькая учительница — и до тех пор умоляла Кашпарека, пока не уговорила его поступиться своим правилом брать собак лишь из тех домов, где он убирал мусор: девчонка-учительница смотрела на него такими дивными карими глазами, что он просто не смог устоять.
