Он вздохнул.
— Я служу в Чатеме, потому что моя командировка подошла к концу.
— Ваша командировка?
— Нас отправляют за границу на некоторое время, а затем мы возвращаемся на базу.
— А вы предпочитаете командировки?
Кормак вспомнил свой стол в офисе, заваленный бумагами.
— Конечно. Только тогда мы делаем настоящую работу и можем менять ситуацию к лучшему.
— А куда вас отправляли в командировки?
Кормак стиснул зубы, недовольный тем, что упрямица продолжала свои расспросы.
— На Балканы, в Ирак… в Афганистан.
— А куда вы отправитесь потом?
Сердце Кормака словно сжала ледяная рука. Он посмотрел на полярное сияние, уже играющее в небе, и поднялся на ноги.
— Еще не известно… Что‑то мне захотелось пить. Вам принести воды?
На кухне Кормак наполнил два стакана водой из‑под крана. Вернувшись на террасу, он протянул Милле стакан и снова поднял глаза к небу.
— Ваш жених тоже был художником?
Она немного помолчала, а затем ответила:
— Да, но я не хочу говорить о Дэниеле.
— Простите.
— Вам не нужно извиняться. Я больше не люблю Дэна. Просто мне нужно вылечить свою раненую гордость.
— Для меня это звучит как бравада.
Милла рассмеялась.
— То, что не убивает, делает тебя сильнее.
Ее слова показались Кормаку неискренними, но он все равно улыбнулся.
Она встала и прихрамывая подошла к нему.
— Знаете, когда мы впервые с вами встретились, вы были другим.
— Другим?
— Менее приветливым и чопорным.
— Чопорным?
Кормак потер ладонью затылок.
— Может, это потому, что вы были такой колючей?
Пришел черед Миллы удивиться.
— «Колючей»? Так вот как вы обо мне подумали?
Он улыбнулся.
— Я всего лишь пытался помочь вам сменить колесо, а вы начали палить в меня из всех пистолетов.
— Но ведь вы даже не представились и вели себя так отчужденно… Вы сами виноваты, — со смехом в голосе ответила Милла.
Кормак пожал плечами.
— Признаю, что не силен в светской болтовне, но я умею слушать собеседника, а еще замечаю некоторые вещи.
— Какие?
— Например, полярное сияние. Вам стоит посмотреть вверх.
Представление было в полном разгаре — в небе пульсировали и мерцали светящиеся изумрудно‑зеленые шторы. Время словно остановилось, и на мгновение Кормаку показалось, что, кроме него и Миллы, на свете больше никого не осталось.
— Это прекрасно, Кор, не правда ли? — произнесла Милла прерывающимся от волнения голосом.
Она продолжала называть его «Кор», и это обращение так нежно звучало в ее устах. Он посмотрел на ее лицо, на играющую на губах улыбку. Милла вся словно сияла, и Кормак ощутил непреодолимое желание прикоснуться к ней.
