Все еще продолжая стоять отвернувшись отъ него, она повернула къ нему лицо и смотрѣла теперь на него; ея руки перестали отбиваться, онѣ лежали на его рукахъ, все еще обвивавшихъ ее за талію; она видѣла по жиламъ на шеѣ какъ билось у него сердце. Но вотъ она сѣла, онъ все еще обнималъ ее, она, казалось, не чувствовала болѣе этого, она взяла перчатки, лежавшія около нея, и сказала дрожащими губами:
"Нѣтъ, Иргенсъ, вы не должны были бы этого говорить. Не правда ли? Лучше было бы, если бы я этого не слышала, я не знаю, какъ мнѣ помочь этому, а потому…"
"Нѣтъ, конечно я не долженъ былъ этого говорить, я не долженъ былъ этого говорить, но…" Онъ пристально посмотрѣлъ на нее, его губы тоже немного дрожали. "Фрекенъ Линумъ, что бы вы сдѣлали, если бъ ваша любовь сдѣлала бы изъ васъ ребенка, разстроила бы вашъ разсудокъ и ослѣпила бы васъ такъ, что вы ровно ничего бы не видѣли? Я думаю…"
"Да, но не говорите такъ больше", прервала она его: "я васъ понимаю но… я не могу васъ слушать". Она замѣтила, что его рука все еще обнимала ее, она порывисто отшатнулась отъ него и встала.
Она все еще была такъ смущена, что ничего не могла дѣлать. Она стояла и смотрѣла въ землю, она даже не счищала верескъ со своего платья. А когда и онъ за нею всталъ, она сдѣлала видъ, что хочетъ итти, но все продолжала стоятъ.
"Милый Иргенсъ, я бы вамъ была такъ благодарна, если бы вы никому этого не разсказывали. Мнѣ такъ жутко", сказала она, "и вы не должны относиться ко мнѣ безъ уваженія. Слышите! Я не могла себѣ представитъ, чтобы вы могли такъ привязаться ко мнѣ. Правда, я думала, что я вамъ нравлюсь немного; я начинала это думать. Но я этому не очень-то вѣрила. Какъ онъ можетъ меня полюбить, думала я… Но если вы хотите, я поѣду на нѣкоторое время домой, въ Торахусъ".
Она тронула его своей непосредственностью, у него сжалось горло, глаза сдѣлались влажными. Эта милая болтовня, эти искреннія слова, все ея поведеніе, лишенное всякаго страха и жеманства, произвели на него большее впечатлѣніе, чѣмъ все другое. Его чувство разыгралось, загорѣлось яркими огнями. Нѣтъ, нѣтъ, не нужно въ Торахусъ, никуда только бы быть вмѣстѣ. Онъ будетъ держать себя въ рукахъ, онъ сумѣетъ овладѣть собой. Она не должна уѣзжать. А что, если онъ совсѣмъ лишится разсудка, если онъ погибнетъ; нѣтъ, но все-таки лучше пусть она здѣсь останется.
Онъ продолжалъ говоритъ и очищалъ ей платье. Она должна ему простить, онъ не такой, какъ всѣ другіе, онъ поэтъ; когда настала минута, онъ отдался ей. У нея не будетъ больше поводовъ жаловаться на него, только пусть она не уѣзжаетъ. Вѣдь у нея нѣтъ никакихъ основаній на то, чтобы ѣхать, ничего нѣтъ, даже самаго пустяшнаго основанія? Ахъ нѣтъ, конечно нѣтъ, онъ и не воображаетъ себѣ ничего….
