Она продолжала сидѣть задумавшись. Руки у нея лежали сложенными, и она смотрѣла внизъ.
Солнце медленно заходило. Дрожь пробѣжала по деревьямъ; все было тихо.
"Слышите вы", сказалъ онъ, "какъ кипитъ жизнь въ городѣ?"
"Да", отвѣтила она тихо.
Онъ замѣтилъ, какъ матерія ея платья натягивалась у колѣна, онъ прослѣдилъ прелестную линію ноги, увидѣлъ, какъ поднималась и опускалась ея грудь, любовался хорошенькой ямочкой на ея лицѣ; этотъ довольно большой, неправильный носъ возбуждалъ его, кровь ударяла ему въ голову. И, подсѣвъ къ ней ближе, онъ сказалъ отрывисто запинаясь:
"Это островъ блаженныхъ, а это пятно называется вечерней рощей, солнце заходитъ, мы сидимъ здѣсь, весь міръ далекъ отъ насъ, вотъ мой сонъ. Скажите, вамъ не мѣшаетъ моя болтовня? Вы такъ погружены… Фрекенъ Линумъ, я больше не могу, я отдаюсь въ вашу власть. У меня чувство, что я лежу у вашихъ ногъ и говорю все это…"
Этотъ неожиданный переходъ въ его голосѣ, трепещущія слова, его близость, — все это привело ее въ изумленіе; она посмотрѣла на него нѣкоторое время, прежде чѣмъ что-нибудь могла сказать. Ея щеки начали краснѣть; она хотѣла встать и въ то же время сказала:
"Послушайте, Иргенсъ, пойдемте".
"Нѣтъ!" отвѣчалъ онъ, "только не уходить!" Онъ уцѣпился за ея платье, взялъ рукой за талію и удержалъ ее. Она оборонялась, лицо у нея покраснѣло, она смущенно улыбалась и старалась освободиться отъ его руки.
"Мнѣ кажется вы съ ума сошли", говорила она, не переставая: "я думаю, Иргенсъ, вы съ ума сошли".
"Послушайте, дозвольте хоть вамъ по крайней мѣрѣ сказать", умолялъ онъ.
"Да, что именно?" сказала она; она начала его слушать, отвернула голову и слушала.
Тогда онъ началъ говорить быстрыми и безсвязными словами, голосъ его дрожалъ, онъ весь былъ исполненъ любви. Она видитъ, что онъ ничего не хочетъ, онъ хочетъ только сказать, какъ онъ безконечно любитъ ее, какъ онъ побѣжденъ ею, побѣжденъ, какъ никогда раньше. Пусть она вѣритъ ему, это уже давно зарождалось въ его сердцѣ, съ перваго раза, какъ онъ увидѣлъ ее, ему пришлось вести жестокую борьбу, чтобъ удержать это чувство въ границахъ, да, но такая борьба безлолезна — это правда, черезчуръ заманчиво — уступить, и уступаешь наконецъ, и борешься съ постепенно ослабѣвающей энергіей. Но теперь все кончено. Ему не нужно больше бороться, онъ уже обезоруженъ… "Ради Бога, фрекенъ Агата, дайте мнѣ услышатъ отъ васъ хоть нѣсколько прощающихъ словъ. Повѣрьте, это не моя привычка всему міру объясняться въ любви, въ дѣйствительности я довольно скрытная натура, недостатокъ это или нѣтъ, я не знаю. Но если я вамъ говорилъ такъ, какъ сейчасъ, вы должны понята, что я былъ принужденъ это сдѣлать, это было потребностью. Скажите, неужели вы не можете этого понятъ? Нѣтъ, мнѣ кажется, что моя грудь разрывается на части"…
