То ли я испугалась, то ли что, но, нагнувшись, чтобы собрать бусины, я вдруг заплакала. Слезы так и лились у меня по лицу, и я не могла их остановить.
Я громко рыдала, когда вдруг раздался очень приятный голос:
— Извините, пожалуйста!
Но я не ответила и продолжала плакать. Тогда кто-то взял меня за руку и подвел к скамейке. Я села и, закрыв лицо руками, плакала горько и безутешно, потому что я внезапно поняла, что Бесси больше нет и я никогда ее больше не увижу!
Не знаю, сколько времени прошло, когда я почувствовала, как мне в руку вложили большой мягкий платок; я сделала попытку сдержать рыдания, но они продолжали душить меня.
Наконец мне с трудом удалось выговорить:
— Извините!..
— Все в порядке, не беспокойтесь, — ответил все тот же приятный голос. — Джок вас не оцарапал? Я собрал ваш браслет.
— Не в этом дело, — проговорила я, — я вовсе не потому плакала.
Тут я вытерла глаза и взглянула на него. Рядом со мной сидел высокий молодой человек с очень загорелым лицом. Он был без шляпы, а на земле у моих ног с виноватым и извиняющимся видом лежал Джок. Я вытерла лицо платком.
— Простите мое поведение, — сказала я, — но я только что узнала, что умер человек, которого я очень любила.
Как только я произнесла эти слова, у меня снова полились слезы. Я всячески пыталась сдержаться.
— Ничего, поплачьте, — мягко сказал молодой человек. — Иногда полезнее выплакаться, пережить и забыть об этом.
— Разве такое можно забыть? Пережить и забыть, как будто этого не было?
— Это смерть-то? — спросил он. — Ну конечно, смерть вообще не имеет какого-нибудь значения.
— Неужели? — сказала я. Я слишком отупела, чтобы что-нибудь соображать, но все же была счастлива, что рядом оказался кто-то, с кем можно было поговорить, кто мог бы меня понять.
Мы помолчали.
— Вы видите, что напротив нас? — спросил он.
Посередине Серпентайна находился маленький остров.
— Это остров Питера Пэна, — продолжал он. — Вы помните, что он сказал?
Я отрицательно покачала головой.
— Что «умереть — это потрясающее приключение», — процитировал он.
— Для тех, кто остается, это приключением не назовешь, — с горечью сказала я.
— А вам не кажется, что это проявление эгоизма?
И тут мне действительно пришло в голову, что было эгоистично с моей стороны желать Бесси жизни только потому, что я не могла расплатиться с ней за то, что она для меня сделала.
Я почему-то подумала тогда, что Бесси, может быть, и не боялась смерти. Знай она, что ее ожидает, она, наверно, приняла бы смерть так, как принимала жизнь, — с готовностью ко всему и с надеждой на лучшее.
