Иногда вдруг взлетает стеклянными молодыми голосами хор, под самый купол прозвенит, пролетит, и снова звучит четкий литургический речитатив.
Сумрак и пенье объединяют всех.
Только царь Петр стоит как бы один или как бы в пустоте.
Кругом люди, а он как сгусток силы, как удар молнии в землю. Там, вверху, бог. Здесь он! Захочет — убьет, похочет — вознесет выше облака. А стоит не шелохнется, будто к месту прирос. И высок же он, высок! Нечеловечески огромен и прям, точно колокольня надо всеми. Не солжет аршин: три раза ему по государю отмерять.
Новгородский епископ, весь белый и золотой, воссылает хвалу богу — отцу и сыну, святому духу — и русскому царю, монарху и самодержцу.
А хор певуче и богомольно подтверждает:
Се ныне светло праздне-е-ствооооооо!
Предивного чудесе наслади-и-и-имся!
Никто не входит, не выходит во время возглашения и здравия. А епископ, взглянув на государя, вспомнил то, чему был он сам свидетелем тому лет пять в Санкт-Питербурхе. Тогда иностранные гости не захотели перед русскими иконами снять свои шляпы. Взбесился Петр, но прошел мимо. И только вечером, когда ужинали, услыхал епископ Петровы слова: "Не будь они чужеземцами, я бы велел прибить им шляпы эти гвоздями к их глупым телячьим головам". И наверняка так бы и сделал. Гневен бывал монарх, не дай господь!
А на площади у собора кипит простой народ, который в церковь не пустили. Выстраиваются по богатству и чину. В руках держат подносы с подарками. Ослепительно горит солнце.
А царь Петр стоит в черном кафтане с белыми обшлагами и красной лентой на груди. И глаза у него темные, неразличимые, густые, как ночная вода.
Окинет взором всех, повернет крупную голову свою туда и сюда, сверкнет белками и снова опустит. Себе под ноги смотрит. А все тянутся да так и стреляют глазами в царя, чтоб ничего не пропустить. Неподалеку от государя стоит юноша, большелобый, курносый, глазастый. Он тоже тянется, ловит взгляд государев.
Петр юношу отличил, взглядом скользнул по нему, запомнил.
Какая-то особая желтая тьма в храме, — шарахнется она в один конец, и возникнут бурые, ребристые, изогнутые тела святых, кинет ее в другой край, в самый центр, и вспыхнут иконы благостные по стенам и на крещатых столбах. Вытянутая, изящная и хрупкая фигура Богоматери, которая стоит, едва прикасаясь, сам Господь в светлых ризах и лежащие на земле апостолы, ослепленные исходящим от него светом. А на ризах жемчуга, и яхонты, и красные камни. Каждый камень ценой с хорошее село. И еще, и еще скользит луч, и взлетают, парят, устремляются ввысь голубокрылые ангелы. Взмахи от крыльев направляются к Богоматери, к ней же слетаются святые и пророки, девы и отшельники. Скачет на белом коне юный Георгий с мечом в руке, он пронзает змия, а змий — огонь и дым. Во всю свою прыть скачет белый конь, сверкающий, как молния. И все летят и летят ангелы, и кажется, что воздух колышется от их легких крыл, а рядом трех отроков загоняют в огненную печь, и языки пламени уже облизывают их.
