Ликование твари небесной отзывается и в твари земной.
Только юноша занят своим, ему дела нет до ангелов и апостолов, он сам ангел, и в нем самом бушует алое пламя. Он на царя земного глядит, а рука его чертит на клочке бумаги.
Кончилась служба. Посторонился народ и открыл великому государю дорогу к западным вратам, но царь неожиданно двинулся к южным. Подошел вплоть к юноше, легонько тронул за плечо:
— Покажи!
Юноша вздрогнул, да так и застыл. Сжал в руке карандаш и клочок бумаги.
— Ты что во время обедни делал? — спросил царь.
Он смотрел прямо, не моргая, но и гнева не было в его глазах.
— Лик твой чертил, государь.
— А ну-ка, покажи, покажи! — И Петр протянул огромную ладонь. — Зачем же тебе лик-то мой понадобился? А? — уже строго спросил царь.
— Образ твой сохранить на память.
Петр глянул остро на юношу, потом перевел глаза на лист, затем опять на курносого и снова на лист.
— А звать как? — спросил он, не выпуская из руки рисунок.
— Андрей Матвеев.
— Учиться хочешь на художника, Андрей Матвеев? Ну, что молчишь? По рукам?
Петр достал из кармана тетрадь, взял из рук Матвеева карандаш и быстро начертил несколько неразборчивых косых слов. Он отдал бумагу Андрею и сказал:
— Возьми! К Александру Даниловичу, князю Меншикову, пойдешь в Петербурге, понял?
У Андрейки сердце похолодело, как увидал гербовую бумагу.
— Отдашь записку, учиться художествам будешь! Приедешь в Петербург весной, в начале марта! Гляди не опоздай!
Петр спрятал в карман камзола тетрадку, отдал Андрею рисунок. И направился к выходу, странно разбрасывая длинные ноги. Вот как это было. А может, и не было. Может, и не было этого вовсе так. Может, придумали всю эту притчу о счастливчике? Кто же знает?
Кто что видел, тот не рассказывал, а кто рассказывал, тот ничего не видел, а так, слышал что-то похожее на сказку и поверил в нее. Ведь человек всю жизнь верит в волшебную сказку — и в дни молодости, и в сиротливые ночи старости. Верит как в неотвязное воспоминание о чем-то давно утерянном и забытом. Верит, как старик в свой сон о юности.
Вот идет усталый, запыленный путник по дороге, обожженной солнцем. И кругом ни травинки, ни дерева, ни тени. И вдруг догоняет его карета, останавливается, и выходит из нее кто-то очень прекрасный и добрый. Протягивает путнику руку: "Садись!"
И с этого момента начинается для путника счастье. Вот стоял в соборе оборванный паренек, чертил что-то такое. Может, так бы и сгинул безвестно он в стылых новогородских землях. Так нет! Подошел к нему детина, могучий и веселый, протянул руку и определил: "Быть тебе художником! И писать тебе прекрасные полотна, учиться тебе за границей, свет повидать, себя проявить и не думать ни о чем суетном". Что же? Может ли быть так? Наверное, может!
