Это фраза из книги, которую читает моя мать, что она и подтверждает смешком.
— Дело тут не столько в книге, а в том времени, когда я впервые ее прочла.
— Когда это было? В колледже? — спрашиваю я, потому что сама полюбила Вирджинию Вулф именно тогда.
Мама качает головой:
— Нет. Декс был совсем маленьким... а я была беременна тобой.
Я склоняю голову набок, ожидая продолжения.
Мама скидывает розовые пушистые шлепанцы, которые совершенно не вяжутся с ее обликом, и говорит:
— Мы с твоим отцом все еще жили в Бруклине. Тогда у нас ничего не было... но мы были так счастливы. Думаю, это самое лучшее время в моей жизни.
Я рисую себе романтический кирпичный особняк с квартирой во весь этаж, отделанной в китчевом стиле семидесятых, где я провела первые три года своей жизни, но знаю его только по фотографиям, любительским фильмам и рассказам матери. Это было до того, как мой отец открыл свою юридическую практику и перевез нас в традиционный особняк восемнадцатого века в Уэстчестере, который мы называли домом, пока мои родители не развелись.
— А когда вы с папой... перестали быть счастливыми? — спрашиваю я.
— О, не знаю. Это произошло как-то постепенно... и вплоть до самого конца у нас бывали хорошие моменты. — На ее лице появляется улыбка, которая может быть прелюдией как к слезам, так и к смеху, — Этот человек. Он мог быть таким обаятельным и остроумным...
Я киваю, думая, что он до сих пор обаятельный и остроумный; два этих прилагательных люди всегда используют, описывая моего отца.
— Просто уж очень плохо, что он оказался таким бабником, — прозаически замечает мать, словно всего лишь констатирует: «Очень плохо, что на отдыхе он носил костюмы из полиэстера».
Кашлянув, я осторожно спрашиваю:
— А у него были другие романы? До нее? — Я имею в виду жену отца, Диану, зная мамину неприязнь даже к звуку ее имени. Я искренне убеждена: она наконец пережила разрыв с моим отцом и боль развода, но по какой-то причине не может простить «ту женщину», истово веря что все женщины — сестры, обязанные друг другу честностью, которой, по ее мнению, мужчины лишены от природы.
Она долго, серьезно на меня смотрит, словно прикидывает, выдавать ли тайну.
— Да, — наконец отвечает она. — Я знаю по меньшей мере о двух.
Я проглатываю комок в горле и разочарованно киваю, получив подтверждение того, о чем всегда подозревала.
— В тех он признался и полностью порвал с теми женщинами. Сломленный, в слезах и все такое, и поклялся, что это больше не повторится.
