, Декс и с девчонками посплетничает, и даже иногда перелистает журналы «Пипл» или «Ю-эс уикли».
Я вкратце пересказываю брату разворачивающуюся историю, а Ник качает головой и бормочет:
— Господи, моя жена превращается в заядлую сплетницу.
— Что такое? — заметно ощетинивается мама, вставая на мою защиту.
Ник повторяет свое утверждение четче и почти вызывающе.
— Превращается? — переспрашивает мама. — С каких это пор?
Это проверка, но Ник этого не понимает.
— С тех пор как стала общаться со всеми этими безнадежными домохозяйками, — отвечает он, играя ей на руку.
Мать посылает мне многозначительный взгляд и залпом допивает вино.
— Погодите. Я что-то пропустил? — спрашивает Декс.
Рэйчел с улыбкой сжимает его руку.
— Вероятно, — шутливо произносит она. — Ты всегда отстаешь на шаг, дорогой.
— Нет, Декстер, — подчеркнуто заявляю я, — здесь ты ничего не пропустил.
— Это точно, — вполголоса соглашается Ник, бросая на меня еще один укоризненный взгляд.
— О, возьми себя в руки, — советую я.
Он посылает мне воздушный поцелуй, как бы говоря, что все это шутка.
Я посылаю ему ответный воздушный поцелуй, изображая такую же игривость, а сама изо всех сил стараюсь не сосредоточиваться на первых семенах обиды, предсказанных, при всей ее самозваной мудрости, моей матерью.
Общее хорошее настроение восстанавливается за ужином, весело, с оттенком праздничности мы обсуждаем самые разные темы — от политики до поп-культуры и воспитания детей (бабушками и дедушками тоже). Мама ведет себя наилучшим образом: возможно, впервые она никого не поддевает за исключением своего бывшего мужа. Ник, кажется, тоже в ударе и с особой нежностью ведет себя со мной, вероятно, чувствуя за собой вину за опоздание и обвинение в распускании сплетен. Вино помогает делу, и в течение вечера я постепенно все больше раскрепощаюсь и чувствую себя счастливой, возбуждаясь от ощущения семейного благополучия.
Но рано утром на следующий день я просыпаюсь с раскалывающейся головой и вернувшимся ощущением беспокойства. Спустившись вниз, чтобы сварить кофе, я обнаруживаю за кухонным столом свою мать, которая сидит с чашкой чая «Эрл Грей» и зачитанным томом «Мисис Дэллоуэй», ее любимым романом.
— Сколько раз ты его читала? — спрашиваю я, заливая в кофеварку воду и насыпая свежемолотый кофе, и потом сажусь рядом с мамой на диван.
— Даже не знаю. Не меньше шести. Может, больше Он меня успокаивает.
— Занятно. У меня мысль о миссис Дэллоуэй вызывает тревогу, — говорю я. — Что именно тебя успокаивает? Ее так и не реализованные лесбийские наклонности? Или ее тоска по смыслу в бессмысленной жизни, заполненной беготней с поручениями, воспитанием детей и планированием приемов?
