– О, право же, как все хорошо. Ах, обманщица, говорила, что ничего не умеет, а сама исполняет именно так, да, именно так… только не очень быстро. Продолжай, мне нравится, ах… ох… твой язычок, как я его чувствую. Да ты… очень… ну надо же… какая искусница! Теперь зубками… о, так… покусай-ка меня… ах, просто замечательно!
Будь у меня возможность произнести хоть слово, я непременно наградил бы не менее лестными отзывами Виолетту – пылкая девочка обладала особым чутьем в любовных делах.
Ласкать графиню было необычайно приятно; никогда еще, признаться, язык мой и губы не вкушали персика более сочного и душистого. Плод был столь крепок и свеж, что, казалось, принадлежал шестнадцатилетней девочке, а не двадцативосьмилетней даме. Чувствовалось, что мужское вторжение было непродолжительным, оно лишь проложило дорогу для нежностей более деликатного свойства.
Однако в своих ласках я не ограничился прикосновениями к клитору – источнику наслаждения для юной девушки, которая ублаготворяется в одиночку; женщина зрелая получает не менее сильное наслаждение и при помощи влагалища.
Время от времени язык мой проваливался в горячие и обильные глубины лона. Наслаждение оставалось прежним по силе, менялся лишь его очаг. В такие мгновения, чтобы не давать графине передышки, место моих губ на клиторе тотчас занимал мой палец.
Графиня пришла в восхищение.
– Просто невероятно, никогда еще мне не было так хорошо. Пусть это никогда не кончается, пообещай, что повторишь все снова. Я так тебя чувствую, ощущаю твои губы, зубки, язык, о, если не остановишься, я больше не вытерплю, нет сил… Я приближаюсь… вот-вот изольюсь… неужели это ты, Виолетта, довела меня до такого накала!
О, Виолетта!..
Виолетта не пожелала отозваться.
– Виолетта, подтверди мне, что это ты. О, нет, это невозможно! Тут слишком глубокое познание женской природы.
Графиня попыталась приподняться, однако, обеими руками надавив ей на грудь, я пригвоздил ее к постели; тем временем она дошла до пика наслаждения, губами я ощущал, как все ее потаенные органы сократились. Язык мой задвигался быстрее; к нему присоединилось щекотание моих бездействовавших до сей поры усов, более не желающих довольствоваться ролью свидетеля. Графиня скорчилась, издала стон, после чего меня обдало теплым нектаром, казалось стекающимся со всего ее тела во влагалище, и, наконец, одним мощным вдохом вобрав губами все это, я поневоле впитал в себя подлинную сущность графини.
