Так думал Исса, я знал, и мысль его металась. Он шагнул от воды на гранитную ступень. Стоял в тени, а два купца, задумавшие его предать и продать, — на свету, в голубом холодном свете луны.
Круглолицая луна, хохочущая ночная шлюха, рассыпала по черным углям капли света, разрывала костяными, скелетными пальцами ожерелья, лила густое серебряное молоко из круглых висячих грудей на голодную, жаждущую землю.
Стоял в тени Исса, купцы же поднялись с прибрежных камней и двинулись к Иссе, зная, что он тут, рядом.
Длинные Космы выдернул из кармана халата веревку.
Исса глядел на веревку, глядел неотрывно.
И понял, что веревка эта когда-нибудь порвется.
Закрыл глаза. Увидел.
Поздно останавливать время. Поздно смеяться. Поздно.
Он вышел из тьмы в круг лунного синего света.
— Дорогие мои! Любимые! Так люблю я вас!
Купцы замерли. Длинные Космы накручивал вервие на запястье, наподобие толстого браслета, что носят туарегские женщины. Черная Борода закусил губу до крови.
— Он все слышал…
Длинные Космы бросился. Тело швырнулось вперед само, вне желания и разуменья.
— Руки вяжи!
Черная Борода запрыгнул за спину Иссы. Расставил руки, чтобы схватить Иссу за плечи, за бока и повалить на землю, но облапил лишь воздух.
Длинные Космы сорвал веревочный браслет с бревна запястья. Хотел накинуть веревочную петлю на шею Иссы. Вервие пролетело мимо головы мальчика и, как лягушка, шлепнулось на черно-серебряную воду. Конец веревки Длинные Космы держал крепко. Изругавшись, потянул к себе мокрую веревку.
Веревка врезалась ему в ладони острей ножа. С ужасом глядел Длинные Космы на раненые ладони. Текла черная в лунном свете кровь и тяжелыми каплями звонко падала на кровавый, цвета свежего мяса, гранит.
— О, Иблис! Шайта-а-а-ан…
— Джохар, ты…
Черная Борода пытался обхватить отрока. Напрасный труд. Исса стоял невредимый. Бесполезная, окровавленная веревка валялась под ногами у Длинные Космы. Черная Борода кряхтел, надрываясь, безнадежно стараясь, и страх мелкими морщинами всползал вверх, от подбородка ко лбу, по залитому лунным потом лицу.
Они все поняли тогда, когда Исса, господин мой и Господь мой, залитый лунным голубым молоком, раскинул руки и воскликнул еще раз, ясно и громко:
— Любимые мои! Прощаю вам! Ибо не ведаете вы, что творите!
— Как ты это делаешь?! — заорал Длинные Космы, обернув кровоточащие ладони к Иссе.
И мальчик взял Длинные Космы за руки, взял обе его крючащихся, красных и липких руки в свои руки, поднес к лицу и опустил лицо свое, юное и светлое, прямо в кровавую кашу из лоскутьев живой кожи, разрезанных жил, соленого мяса.
