Тибетское Евангелие - Елена Николаевна Крюкова

Олегу Ермакову, с радостью и благодарностью

Мальчик стоял посреди рынка, и рынок гудел вокруг. Вспыхивал огнями апельсинов. Золотыми кувшинами дынь. Россыпями топазов-изюмов. Вился дымными усами благовоний. Пестрел дикими коврами. Вихрился солнечными цветными шелками, привезенными из звездной Индии, из страны Офир, из Тира и Сидона.

У мальчика пересохли губы: он хотел пить.

У него было с собой несколько монет, и он мог купить на них себе вкусного питья — хорошего сладкого синего дамасского вина, и разбавить его холодной водой, и так пить; или свежевыжатого сока померанцев, или сока тыквы, смешанного с пахтой и крепким зеленым чаем, — кочевники зовут такой напиток «хурч», а еще они добавляют в него коровьего масла, — но мальчик хотел, перетерпя жажду, на невеликие деньги свои купить матери своей удовольствие: украшение, или моток шерсти для вязанья, или малую птичку.

Он стоял посреди рынка, и к нему подошел, жадно перебирая пальцами в воздухе, торговец птицами. Птицы сидели в клетках за спиной торговца; птицы сидели у него на плечах; птицы вцеплялись коготочками ему в волосы, и торговец смеялся от щекотки.

— Ах, чудо, чудо! — зазывно запел торговец, подойдя к мальчику. — Ах, великое чудо!

И, вторя завыванью торговца, разом запели все птицы: у него за лопатками, у него на плечах, у него на голове.

Мальчик поглядел на торговца. Он увидел его затылок. Он был выше птичника ростом.

— Ах, чудесный мальчик! — сладко завывал коротышка— птичник. — Купи, купи птичку! Птички драгоценные! Птички роскошные! Птички — загляденье! А поют! Заслушаешься! Царь Соломон, в блеске и славе своей, слыша моих птичек на золотом троне своем, засмеялся бы от радости и счастья!

Мальчик засунул руку в карман холщового серого плаща. День жаркий, а голова мальчика непокрыта: ни белого платка с черной перевязью, ни полосатой накидки, ни тюрбана. Птицы пели, заливались. Мальчик вытащил из кармана руку и разжал ладонь. Торговец по-птичьи изогнул шею и рассмотрел монеты. Два ассария. Всего-то?!

Нищего улещает. Тьфу. А одет чисто! Мать, должно быть, заботится. Или жена.

Молод для жены? И в тринадцать лет в пустыне женят. А мальцу на вид все пятнадцать.

— Дай мне белую птичку, — тихо попросил мальчик. — Вон ту.

И указал пальцем, какую.

Птичка сидела на темечке у торговца и пела громче всех.

— Белую, а-а-а! — запел торговец и широко развел руками, не сводя глаз с монет на ладони мальчика. — Два ассария! Всего два ассария! Как раз два! Угадал! Два всего лишь!