Мевия ничего не поняла. Казалось, никакой особой скорости или силы в последнем ударе не было. Но ее тело само собой согнулось подрезанным стеблем, она повалилась на песок, корчась от боли в правом боку.
— Встань! Повторим!
— Нет!!!
— Не понравилось? Значит, и твоему противнику не понравится.
Гай улыбнулся: он-то знал этот прием.
— Ну что ж, одного раза с тебя достаточно! — решил Осторий. — А сейчас сама заучишь все, что нужно для удара.
Осторий, движение за движением, начал показывать, что именно ей предстоит освоить в совершенстве. После нескольких красивых и мощных движений мечом сверху и наискось — удары бесполезные, работа исключительно на публику и для создания ритма — нужно было, не поднимая меча, но лишь на обратном движении корпуса, нанести удар мечом по диагонали, но не сверху вниз как предыдущий, а снизу вверх, точнехонько в правый бок противника, бок, в этот момент не защищенный щитом. Кривым мечом такой удар можно было бы сблокировать, но гладиусом — никогда. А щит в левой руке противника был в этот момент бесполезен.
Щадя старый кипарис с его мягкой древесиной, Осторий ночью притащил с какой-то стройки деревянную балку и врыл ее в противоположном конце перистиля. Теперь Мевия часами стояла перед этим столбом и отрабатывала последовательность ударов. Справа сверху — красиво показана грудь. Слева сверху — картинно оттянуто бедро. Снова справа сверху — любуйтесь, вот она, женская красота в движении. Отличный отвлекающий маневр. А затем слева снизу восходящий удар лезвием, разрезающий правый незащищенный бок противника до самых ребер.
— От этого удара он не умрет, — объяснил Осторий. — Но правая рука тут же начнет слабеть, так что ты сможешь особо не бояться его выпадов. Если прием удастся с первого раза, считай, ваши силы уравнялись, и ты можешь неплохо с ним поиграть. Но не тяни слишком долго. Толпа не любит однообразия, арена — это зрелище — во-первых. А во-вторых, у него может быть в запасе какая-нибудь пакость.
«Запродаться в гладиаторы, услышать хоть раз приветственный рев толпы и умереть», — пронеслась в мозгу Гая шальная мысль.
Мысль сама по себе бредовая, потому что его, мальчишку совсем невеликой силы, не слишком ловкого, да и не слишком умелого, скорее всего, даже не пустят на порог императорской школы. Там и без Гая полно здоровяков, людей безумных в своей дерзости, которым не указ ни раскаленное железо, ни плетка надсмотрщика, где с бесшабашностью соседствует лишь тяжесть преступлений, где каждый второй — убийца, а из оставшейся половины — похититель людей или грабитель, и лишь кучка добровольцев, еще более безумных, чем любой из преступников, готова поспорить за победу.
