Семнадцатого
апреля,
кобылу
свою пришпоря,
с
навахой в кармане,
Бимба
поехал
в сторону моря.
С
распоротой
грудью парня
домой
притащили
вскоре.
—
Ой, лучше б
меня убили!
Горе
мне, старой,
горе.—
И
прошептал Хуан
Бимба, матери
руку гладя:
—
Выпей горе
своё, старушка,
не
глядя.
Выпей
залпом, мама,
выпей
залпом;
вылей
залпом, родная,
выпей
залпом;
выпей
залпом, седая,
выпей
залпом;
лучше
залпом, голубка,
лучше
залпом,—
И
мама его целовала.
Ой, сыночек
мой, как это
горько!
Что же делать,
моя старушка!
Залпом,
до дна, да и только!
Хозяин
с людьми нагрянул,
да
и хозяйничать
начал:
увёл
и вола и кобылу,
забрал
и невесту и
ранчо,
всё
взял, а Бимбу
в солдаты
упёк
ко всему в придачу.
Слёзы
из глаз покатились,
жгут
губы солью
горячей.
—
Ой, мама, не
выпить мне
слёзы
этого
горького плача.—
А
мать ему говорила,
по
волосам его
гладя:
—
Выпей, мой
мальчуган,
залпом,
до дна,
не
глядя.
Выпей
залпом, мой
горький,
выпей
залпом;
выпей
залпом, малыш,
выпей
залпом;
лучше
залпом, мой
негр,
лучше
залпом.—
И
мама его целовала.
—
Ой, мама, как
это горько!
—
Что поделаешь,
Хуан Бимба!
Залпом,
до дна... да и
только!
РЕЧЬ НЕГРИТЯНКИ
ИППОЛИТЫ, КОРМИЛИЦЫ
БОЛИВАРА
Видали
такое? Мальчонку
— драть!
За
что же, скажите,
мальчонку
драть?
Ну
да, вы ему мамаша!
Но
и мне не чужой
Симон!
Не
спорю, воля,
конечно, ваша,
но
всё же я тоже
ему мамаша!
И
чтобы не драли
парнишку,
хозяйка
Консесьон!
Оставьте
его в покое —
иначе
я не смолчу!
И
пускай он будет
неряха,
и
пускай он будет
невежа,
и
пускай он будет
драчун!
От
него достаётся
белым?
От
него достаётся
чёрным?
Достаётся
всем от него?
Ну
так что ж, и пусть
их дубасит,
и
пускай фонарей
им наставит,
и
пускай им носы
расквасит.
Значит,
и стоят того!
Вовсе
не злой мой
мальчонка,
и
пусть всё будет
как будет,
хозяйка
Консесьон!
Он
вступится, не
робея,
за
каждого, кто
послабее.
Будь
чёрный,
будь
белый —
поможет
слабому он.
Ходит
дурная слава
—
мой
мальчик Симон
дерётся,
мой
мальчик Симон
что дьявол,
негодник
из негодников
мой мальчуган
Симон.
Эх,
вы не знаете,
видно,
не
знаете вы, какие
бывают люди,
хозяйка
Консесьон.
Пусть
явятся белые
негодяи,
пусть
явятся чёрные
негодяи,—
он
так их разделает,
мать пресвятая!
Мне
можно поверить!
Ведь
я-то знаю!
Он
им вышибет
зубы, он им своротит
шеи,
он
им выдерет
патлы и раскроит
котелки!
Он
справедлив,
и поэтому непослушный
из непослушных,
он
справедлив,
и поэтому пускает
в ход
кулаки.
И
пожалуйста,
больше его не
лупите!
Он
не только ваш,
но и мой!
И
пускай он будет
как бешеный,
пусть
дерётся мой
мальчик Симон!
