до крайности, которую я никогда не могла себе представить, пока не встретила его. Он научил меня наслаждаться вещами, которые еще несколько месяцев назад вызвали бы у меня отвращение. Насколько хуже это может быть? Я чувствовала, что могу вытерпеть все что угодно. А потом было кольцо. Я мечтала выйти замуж за Кеньятту много-много раз, даже до того, как мы начали встречаться, но это всегда была просто детская фантазия, которую я выбрасывала из головы почти так же быстро, как и представляла ее. Я не из тех девушек, на которых мужчины женятся, особенно такие, как Кеньятта, у которых может быть любая женщина, которую они захотят. Просто упоминание о возможности, что он и я когда-нибудь можем быть
вместе навсегда, просто тот факт, что он даже думает об этом, это сделало невозможным для меня сказать «нет».
- Я сделаю это.
Это было две недели назад.
Пот непрерывным потоком стекал со лба на лицо. Я сморгнула с глаз крошечные капельки пота. Соленые ручейки потекли к уголкам моего рта, и я слизнул их с губ, пытаясь утолить жажду. Пройдет несколько часов, прежде чем я снова смогу пить. Кеньятта работал восемь часов каждый день, а иногда девять или десять. Затем он идет в спортзал еще на два часа. Это означало, что я иногда была заперта в своём ящике на двенадцать часов подряд. В большинстве случаев он приходил домой в обеденный перерыв, чтобы покормить меня, или заходил по дороге в спортзал. Но иногда он оставлял меня там без еды, воды и ванной, пока он не приходил домой на ночь.
Поначалу жара была хуже всего. Я постоянно потела. Моя кожа прилипала к влажной древесине и между ней и цепями, каждое движение натирало больше кожи. Из-за жары и влажности стало так трудно дышать, что я неизбежно начинала паниковать и царапать свой ящик, пытаясь освободиться, что заставляло его сильно раскачиваться и порождать новую проблему. Морская болезнь. Я пыталась лежать неподвижно, но то, как он повесил ящик от центра, а не на концах, малейшее изменение положения заставляло коробку наклоняться и шататься. Жары и клаустрофобии было слишком много. Я чувствовала, как в животе поднимается тошнота, а желчь обжигает горло. Много дней я лежалa в гробу, тяжело дыша и раскачиваясь взад-вперед, меня одолевала тошнота и рвота, не оставляя мне иного выбора, кроме как лежать в собственной блевотине часами, пока не вернется Кеньятта. Разжиженные куски кабачков и конских бобов медленно сворачивались на жаре, наполняя кипящий воздух отвратительным зловонием, пока меня снова и снова не рвало, тошнота усиливалась запахом моих собственных отходов. Я не хотела проходить это снова. Я попыталась втянуть обжигающую желчь, поднимающуюся из моего горла, обратно в живот и лежать ровно, чтобы успокоить покачивание ящика. Это работало, по крайней мере, некоторое время.
