— Прощенья просим, не признал впотьмах, — заюлил Дроссель. — Дожидаются вас, а как же. Сопроводить?
— Сама дорогу знаю! А ты тут гляди в оба!
Павловская величественно проследовала за угол здания. А Геля так и осталась стоять в тени, чуть поодаль. Ей вдруг стало страшно. Не потому, что она торчала неизвестно где, среди бандитов, нет. Все происходящее было до крайности странным. Страньше, чем все предыдущие события. Зачем Павловская принесла сюда ребенка? Что значит — гостинец?! Ну, не людоед же этот Калиныч, в самом деле?! Есть только один человек, который может все это объяснить. И объяснит, хочет он того или нет!
И Геля со всех ног побежала к Арбату. Ей хотелось выбраться на обычную чистую улицу с фонарями и хорошо одетыми людьми, надеялась, что и страх тогда немножко пройдет.
Но дурное предчувствие все усиливалось. К счастью, в 1914 году Арбат был никакой не пешеходной зоной, а обычной улицей. И Геля, которую необъяснимый страх заставлял идти торопливо, почти бежать, тотчас привлекла к себе внимание извозчика.
— Чего, барышня, зря подметки топчешь? Садись, докачу! Ежели не дале Тверской — двугривенный всего.
Лошадь у него была — просто загляденье. В гриву вплетены разноцветные ленты, копыта сверкают, как лаковые галоши. Впрочем, Геле было все равно. Она порылась в карманах и нашла целых три двугривенных.
— Шестьдесят копеек до Подколокольного, только быстро! — деловито предложила она.
— Эх, гори оно огнем! За вашу красоту себе в убыток! — перешел на «вы» извозчик.
Геля отдала ему деньги и устроилась на красном бархатном сиденье.
Извозчик честно подгонял свою рыжую лошадку, через несколько минут они уже мчались по Красной площади к Солянке.
У Подколокольного Геля выскочила из пролетки почти еще на ходу и побежала к свиньинскому дому. На этот раз проклятая дверь не смогла задержать ее надолго — девочка так врезала по ней плечом, что, влетев в шалман, едва удержалась на ногах.
Щур сидел за столом и при неверном свете огарка читал учебник арифметики. Услышав шум, поднял голову, угрожающе сузил глаза.
— Снова-здорово, Гадюка Васильевна. Все неймется вам? — Мальчишка отодвинул табурет и, сжав кулаки, стал наступать на Гелю. — Ну, лады. Пеняйте на себя.
— Делай, что хочешь, — задыхаясь, ответила девочка, — только вот что… Эта твоя распрекрасная бабулечка отнесла малышку… — Геля осеклась, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и прижала ко лбу ладонь, — я не знаю куда. Там, около Арбата, улица такая, почти как Хитровка… И там был один дом… И бандит еще, тот самый, Дроссель, — она говорила все быстрее, чтобы успеть до того, как Щур ее ударит. — А потом старуха и говорит: «Калиныч здесь? Я ему гостинец принесла», и мне стало страшно. Понимаешь, дом тот не похож на приют, и я испугалась, и решила у тебя спросить. Извозчик вот подвернулся, а так я все бежала, потому что очень страшно было… Скажи мне, что все хорошо, что ребеночку ничего не сделают, и можешь меня стукнуть, но, знаешь, я ведь тоже тогда тебя ударю. Ну, то есть попробую…
