— Ну вот, — сказал дядя Егор, — не молились, а бог послал.
— Бог-то бог, да сам не будь плох. В трибунале-то, видать, народ толковый, — сказал Чапурной. — Забирай всех гусей в кладовую и хозяйствуй.
Вопрос о питании был неожиданно разрешён.
Чапурной в этот день переводил бывших институток, которые ещё жили отдельно, в спальню к старшим девочкам.
— Привыкнут и будут жить, как все.
Но переселение не обошлось без слёз и рыданий. Особенно отличалась Люба Сорокина. Ей Татьяна Николаевна даже капли давала.
Пришёл Чапурной и, увидев заплаканные лица бывших институтских воспитанниц, сказал Татьяне Николаевне:
— Ну, я в ваши дела вмешиваться не буду. Вы их тут познакомьте, уговорите…
Татьяна Николаевна молча кивнула головой.
Девочки отнеслись к институткам с любопытством, но вполне доброжелательно. Не понравилась только Сорокина: она была самая большая, а плакала. И была какая-то уж очень аккуратная: чёрные косы заплетены ровно-ровно, передник ни чуточки не помятый, и даже платок, которым она утирала слёзы, и тот аккуратно сложен.
— Такая здоровенная, сама кого хочешь обидит, а ревёт! — возмущалась Клавка. — Даже чудно!
Институтки подражали во всём Татьяне Николаевне: с девочками не разговаривали, вздыхали, шушукались и мёрзли вдали от железной печки, которую Клавка уже несколько дней топила перекладинками от шведских стенок из гимнастического зала. Смолистые, сухие, они горели жарко. Она принесла их тайком, даже мальчишки не видели. Но Чапурному она всё-таки попалась.
Чапурной каждый день отбирал у мальчишек пики и щиты, но они мастерили себе новые и носились по коридорам как сумасшедшие.
— Покалечатся непременно, глаза друг дружке выколют, — говорил Михаил Алексеевич. — От безделья и не то придумают… А учителей всё нет!
Переселив воспитанниц, Чапурной шёл к себе. В тёмном переходе на него налетел вооружённый Наливайко.
— Тьфу ты! — сказал с досадой Чапурной. — Я в твои-то годы пахать умел, а ты чертей каких-то изображаешь! Посмотри-ка на себя!
Наливайко, с деревянной пикой, в институтской кофте с буфами, красный, с нарисованными углем усами, стоял перед Чапурным, переминаясь с ноги на ногу. Подоспело и остальное войско, которое гналось за ним со щитами и пиками.
— Вот что, индейцы! Идёмте, я вам работу дам.
И Чапурной направился с мальчишками в гимнастический зал. Он решил там поставить верстак, раздобыть гвоздей и учить ребят чинить скамейки и столы.
— Вот поначалу соберите всё, что сломано, и сложите сюда, — сказал Чапурной.
