Как мы росли | страница 24

— Воевать едешь?

— Не, к бабке в деревню.

— Отец твой где?

— Убили.

— Давно?

— Два года.

Комиссар разделил с конниками свою пайковую пачку махорки и, посмотрев на Ваську, сказал:

— Ну, а ты, видать, ещё некурящий! На́, брат, мои варежки, а то без рук к бабке приедешь. Она тебя кормить не будет. Теперь, знаешь, кто не работает, тот не ест.

Васька протянул варежки обратно:

— Не надо мне.

Комиссар нахмурился:

— Не люблю я, парень, когда не выполняют моих распоряжений. Понял?

И, не дожидаясь, когда остановится поезд, он на тихом ходу выпрыгнул из вагона. Васька смотрел, как комиссар бежал за поездом, придерживая рукой полевую сумку. Зачем он бежит? Вот пойдёт поезд быстрее — что тогда делать? Но на повороте комиссар вскочил на подножку вагона. Васька прикрыл дверь, оставив щёлочку для света, и стал рассматривать варежки: они были тёплые, с красным узором.

— Ишь, какие разрисованные! — сказал Чебышкин и тоже пощупал варежки. — Мать ему, наверно, вязала — ловко связано, на спицах!

И Ваське увиделось, будто комиссар сидит в тихой комнатке не в полушубке, а в пиджаке, читает книжку и пьёт чай, а за столом седая старушка вяжет ему варежки. Комиссар читает книгу, а сам нет-нет, да и взглянет, как под спицами появляются узоры. Так увиделось…

И вдруг — шум, гик! Встречный поезд, как страшная карусель, весь облеплен людьми. И на ступеньках и на крышах — люди. Кто держится, как бы не слететь, а кто ещё и обнимает мешок. Довезёт его или нет — неизвестно. Кто везёт только детям, чтобы не померли, а кто — спекульнуть, нажиться на чужом горе, на голоде. Вон тётка в тамбуре грызёт семечки, румяная, глаза злые. Такую не скинут.

Поезд промчался, и снова мелькают мимо только снег да ёлочки и чугунный мост через реку Оку.

Васька залез на нары и до самой ночи лежал молча, как будто уснул, а сам глядел в темноту и думал о своей матери.

Наконец поезд остановился, и, видно, надолго: паровоз отцепили, к вагонам приладили помосты, чтобы сводить на землю коней.

— Ну, — сказал Чебышкин, — теперь, Василий, шагай. Мы, может, месяц здесь стоять будем. Что же тебе прохлаждаться, добирайся до бабки. Кругом война — иди поаккуратней.

Ваське очень не хотелось уходить, но остаться тоже нельзя: догадаются, что соврал про деревню и бабку. А главное, надо добираться до фронта — он был где-то впереди.

И Васька зашагал по шпалам. За спиной у него котомка с сухарями — Чебышкин дал на дорогу, — а на руках Комиссаровы варежки.