Самое любимое Клавкино занятие — дежурить по столовой. Ей нравится раскладывать ложки, разливать суп и, главное, выбирать себе самую большую хлебную горбушку. Но дежурным нужно мыть посуду — вот этого Клавка не любит.
«Чур, я буду вытирать!» — кричит она, и почти всегда ей это удаётся. Клавка не любит мыть сальную посуду холодной водой, хотя холода она не боится.
Утром страшно вылезать из-под одеяла. В спальне мороз, а Клавка выскакивает, босая носится по полу и ещё распевает:
— Вот ни капельки не холодно, вот ни чуточки не зябко!
Кожа у Клавки синеет, покрывается пупырышками, а она своё поёт:
— Ну какой такой мороз? И совсем и не мороз!..
Ну пусть бы пела, а то начнёт сдёргивать одеяла с девчонок.
— Клавка, не дёргай! Клавка, не смей! — кричат девочки.
А Клавка носится, как бесёнок. Раз! — и сдёрнула с Вари одеяло.
— Ух! — Варя будто в снежный сугроб провалилась. — Холодно, Клавка! — кричит она.
А Клавка хохочет:
— Одевайся, мерзлячка!
Но бывают и другие дни. Задумается Клавка, и ничем её не пронять: ни игрой, ни разговорами.
— Может, у тебя что-нибудь болит? — как-то спросила её Варя.
Ничего не ответила Клавка — пролежала весь день, промолчала.
Не было и у Клавки подружки.
Варя знала, что Васька убежал на фронт. Что там, как там, на фронте?
Сражений Варя не видела, но стрельбу слышала. Было это осенью, в октябре, когда случилась революция. Бабушка тогда заложила окна старыми тюфяками и не велела к ним подходить:
— В соседнем доме мальчишку ранили, тот всё у окна торчал. Упаси бог, если кто из вас выглянет! — говорила она и строго-настрого приказывала Варе: — Вот здесь, в углу за кроватью, сидеть! Слышишь?
На улице стреляли целую неделю. Ребята сидели дома одни: бабушка тоже уходила воевать.
— Думаешь, она стрелять умеет? — говорил Васька. — Она просто еду им носит. Они с моей матерью ведро каши сварили, укутали в платок и понесли. Ложки по всему дому собрали. У нас осталась только одна, маленькая: Саньку кормить.
Однажды бабушка пришла запыхавшись; не закрыла за собой дверь и, став на пороге, сказала:
— Несите сюда!
Рабочие внесли и положили на кровать раненого. Голова у него была завязана, но сквозь бинт просачивалась кровь.
Вслед за ними вошёл Пётр Андреевич — доктор. Его все знали на фабричном дворе. Он снял пальто и спросил бабушку:
— Есть чистая простыня?
— Есть, есть!
Бабушка вытащила из комода простыню. Пётр Андреевич велел её разорвать и стал перевязывать раненого.
