— Эдмон, как тебе не стыдно! — сказал Густав.
— Не говорите этого, Эдмон, — повторила Нишетта.
Эдмон положил руки на головы Домона и Нишетты и, крепко поцеловав их, вымолвил задыхающимся от слез голосом:
— О! Как я несчастен, друзья мои!
И ослабев от избытка горестных ощущений, он упал на стул и залился горькими слезами.
Густав и Нишетта молча пожали руку Эдмона; они оба поняли, что утешения и сетования были бесполезны.
— Полно! Довольно ребячиться, — сказал Эдмон, неожиданно вставая и намереваясь уйти.
— Куда ты? — спросил Густав.
— Повидаться с матерью, — отвечал Эдмон, стараясь казаться равнодушным. — С тобой еще мы увидимся?
— Непременно; я сегодня буду у вас.
— Так до свидания. Прощайте, добрая моя Нишетта, — сказал де Пере, обнимая гризетку. — Еще раз благодарю вас за веселый вчерашний обед. Когда-нибудь еще устроим такой же.
Проводив Эдмона до дверей, Густав был поражен бледностью и каким-то насильственным спокойствием своего друга.
— Не решайся ни на что без меня, — сказал он.
— На что мне решаться? И зачем? — отвечал де Пере с улыбкой. — До того ли теперь?
— Будь мужественнее! Не падай духом.
— Разве я унываю? Люди, мой друг, могут ошибаться, не правда ли? Бог не без милости! Еще есть надежда.
Эдмон еще раз пожал руку Густава и поспешно ушел.
— Ведь говорит так, чтоб только не огорчать нас, — сказал Густав, закрыв дверь и возвращаясь к Нишетте. — А посмотри только на лицо его: смерть! Страх, что происходит! И зачем было тебе писать это несчастное письмо!
— Могла ли я думать, что оно попадется Эдмону? — отвечала, заливаясь слезами, Нишетта. — Густав, не брани меня: мне и без того больно.
— Вот что, Нишетта, не будем обманывать себя пустыми надеждами. Лучше всегда рассчитывать на дурное: ошибемся, так наше счастье. Эдмону остается жить не более пяти лет.
— Бедный Эдмон!
— Так пусть эти пять лет проживет он счастливо; я должен ему это устроить, потому что, видишь, Нишетта, я к нему так привязан, что если он умрет и если мне в чем-нибудь придется упрекнуть себя — я застрелюсь сам. Теперь вот что скажи: Елена живет с отцом, больше с ними никого нет?
— Никого… Гувернантка…
— Ну… а больше никого?
— Никого, а ты хочешь идти к ней?
— Да, пойду.
— Зачем?
— Это уж мое дело, я должен.
Густав обнял Нишетту и вышел.
Когда он скрылся в дальней аллее бульвара, гризетка накинула шаль и отправилась в церковь; там она поставила свечу, с верою помолилась и воротилась домой с облегченным сердцем.
