Рассказы | страница 9



Лазурное море в золотых чешуйках глухо рычало на огромные куски пробки, которое оно рустовало о скалы. Оливы и пинии давали редкую освежающую тень на крутом бугорке, который дальше заканчивался обрывом. А в верхних ветках ветер вздымал воспоминания, нежность, надежды — радостный шум!

На окружающей маяк террасе дивно красивая женщина щедро шлепала своего малыша, возможно шестого; вместо того чтобы плакать, тот смеялся, потом кричал, болтая пухлыми сильными ногами, как бы плывя.

Там тропа с парапетом, тропа англичан, некоторые были поэтами и хотели, чтобы их сновидения вбирали весь свет этого моря.

Однако гораздо чаще случается так, что они посвящают себя незаконной торговле.

Просперо, законный Герцог Милана, вдохновитель бурь, это море окружает светящийся остров, где улыбается твоя нежная дочь.

На море в это время ни одного корабля, даже английского.

VIII. Бортовой журнал

Атлантический океан.

Пятница, 8 декабря 1922. 10 час. 30 мин.

Борт «Принцессы Мафальды».

Когда лодка, на которую в сопровождении Пьеро поднялась Клара, больше не могла следовать за нами и растаяла в районе порта, я оставил кормовую палубу, спрятал мой платок с зеленым рисунком и медленно направился в отсек своего класса. Был второй час пополудни: 30 ноября 1922 года, четверг. В салоне уже сервировали обед. Я спросил у maître, где мне сесть. Он указал на стоявший справа у застекленной стены столик, за которым сидели двое. Я занял свое место, сев спиной к носу. А пока стюарды неслышными на ковре шагами сновали мимо да позванивали столовые приборы, я просмотрел картонное menu. Уже прошло то первое впечатление стесненности и отвращения, охватившее меня при виде моей кельи, когда я уселся между стоявшими Кларой и Луиджи. Застекление, серебряная посуда, ковры, стюарды в перчатках и вид светлой улыбающейся Ривьеры (все напомнило мне совершенную в прошлом году поездку из Генуи в Рапалло на судне «Бон вояж») в такие моменты отгоняют неприятные мысли, недавнюю тревогу от разлуки с мамой, с Кларой.

Все говорит мне: насыщайся и радуйся! Тем временем четвертый сотрапезник сел за наш стол: он молод, лыс, невысок и ест молча.

А двое других ведут оживленную беседу, один — немолодой испанец, элегантный и бодрый, он сойдет в Барселоне, второй — синьор с бритой головой, непонятно, аргентинец или итальянец.

Резкий и точный, улыбчивый и румяный испанец в белоснежной сорочке энергично толкует о том о сем, при случае хвастает мудрым испанским нейтралитетом, сравнивая его с постоянным итальянским вмешательством, источником невообразимых бед, среди которых порицаемая всеми девальвация лиры.