Влада ловко протиснулась по залу и сразу подсела за столик. Маяковский, увидев Владу, совершенно не удивился. А Мариенгоф и Шершеневич скорее удивились, увидев с Владой спутника. Алексей, правда, не понял причину такого удивления. Он практически замер в присутствии людей, о которых говорила вся Москва.
Влада и Алексей поздоровались. Присутствующие ответили на присутствие и как бы оцепенели.
Мариенгоф первым преодолев секундное молчание за столом, и сказал:
— Одной фразой этот болтун мог нас уничтожить.
Маяковский сразу подхватил этот разговорный порыв и спросил Мариенгофа:
— Какой?
Мариенгоф уже преодолел неловкость, возникшую за столом, и теперь весело болтал.
— На его месте я бы сказал так: Аристотель утверждает, что в Эфиопии даже на высшие государственные должности выбирали граждан по росту и красоте.
Влада как-то натужно расселялась, Маяковский мрачновато улыбнулся. Алексей не очень понял смысл шутки и поэтому скромно промолчал и никак не выдал своей реакции на замечание Мариенгофа.
Влада прекрасно понимала состояние находящихся за столом. Во-первых, ни для какого из них не было секретом ее отношения с Мариной. Во-вторых, она прекрасно знала Владимира. Тот никогда не умел смеяться весело и лихо.
— Но ведь для этого надо почитывать Аристотеля, — откликнулся на остроту Маяковский.
— Или хотя бы русские мемуары, — веско сказала Влада.
За столом на секунду опять повисло молчание, и Алексей понял, что причина неудобства, возникающего за столом не в нем, как он первоначально подумал, а во Владе. Хотя в чем она заключалась, он так и не мог до конца понять.
Мариенгоф снова первым преодолел это неудобство и начал рассказывать, как двести лет тому назад ответил совершенно незнакомый Алексею Дмитриевский одному дураку. Спор шел об Атрее, поставленном Дмитриевским в свой бенефис из чего Алексей заключил, что это русский актер, однако он ничего о таком не слышал.
Мариенгоф тем временем продолжал:
— Дурак воскрикнул: Значит, наш Алеша выше великого, Лекона?.. Первейший артист ответил: Ростом, душа моя, ростом выше. Вершка на три выше!
— Вы правы, — сказал Маяковский, — мы сразили гнусняка не первоклассным оружием… Впрочем, наплевать. Лишь бы в дерьме валялся.
— Лезь, Толя, на кафедру, — впервые за всю время в разговор вступил Шершеневич. — Тебе выступать.
Однако прежде чем Мариенгоф успел встать и выйти на сцену, туда легко и грациозно взлетела какая-то женщина в легком розовом платье.
