— Кто это? — тихо спросил Алексей, наклонившись к Владе.
— Айседора Дункан, любовница Есенина, — ответила Влада, и показала кивков головы в сторону столика справа от Алексея. Там он неожиданно для себя увидел Сергея Есенина. Этого человека он знал по многочисленным фотопортретам. У Алексея перехватило дух. Шутка ли! Его любимый поэт, здесь! И не просто здесь, а на расстоянии протянутой руки. И как он не заметил его сразу? Хотя, в таком дыму, очень трудно разобрать кто сидит рядом, не то, что за несколько метров рядом.
Айседора сначала показалось Алексею молодой и очень симпатичной. Однако, присмотревшись сквозь висевшее марево, он понял, что она уже не так молода, и юной кажется скорее за счет небольшого роста.
Айседора заговорила, и Алексей услышал, что у нее приятный низкий грудной голос. С довольно сильным английским акцентом, но, тем не менее, очень смешно коверкая слова, она сказала:
— Господа! — почему-то Алексея слегка покоробило от этого старорежимного обращения. — Я могу… то есть хэйчу… попросит спет для нас великий русский певица, что присутствует сэйчэс здес…
Зал затих.
— Надьежда Плевицкая! — почти прокричала Айседора.
Зал полыхнул овациями. Почти все вскочили с мест. Из-за одного из столиков поднялась высокая, очень красивая темноволосая женщина в просторном широком светлом платье.
Видимо, Плевицкая появилась в зале недавно. Алексей ее в зале не замечал.
Плевицкая выйдя на сцену, зашла чуть в бок, взяла гитару.
— Господа, спасибо вам за этот радостный прием!
Почему-то из уст этой необыкновенно красивой женщины обращение господа Алексея не покоробило. Ему мгновенно понравилась эта необыкновенная женщина. Он даже прослушал, что она говорила. И пришел в себя только тогда, когда Плевицкая запела, подыгрывая себе на гитаре:
О мои качели, качели, качели
Крылья, оторвавшие меня от земли
Вы меня повыше забросить хотели
А потом назад против воли несли
Мчались мне на встречу деревья, деревья
Взлет и эта тяжесть, и эта тяга домой
О мои кочевья, кочевья, кочевья
Мир всегда мучительно мой и не мой
Алексей растворился в этом прекрасном голосе. Все вокруг него перестало существовать, только эта сцена и на ней божество.
Когда Плевицкая закончила петь, зал разразился такими аплодисментами, от которых едва не рухнули стены.
Алексей, который также неистово хлопал вместе со всеми, с удивлением заметил, что Влада и Маяковский в момент этого упоительного мига счастья и прикосновения к прекрасному, вели тихую беседу.
