— Печальное письмо, — Реваев снял очки и положил их на стол, — безысходное, я бы сказал.
— Да уж, — вздохнул Разумов, машинально проведя рукой по усам, — а с учетом того, как все обернулось, совсем невеселая история выходит.
— Вы уже сообщили его дочери?
— Пока нет, — покачал головой Разумов.
— Мне кажется, Олег Егорович, что лучше, если это сделаете вы лично, — Реваев положил ладонь на исписанные листы бумаги, — во всяком случае, капитану Пахомову этого делать не стоит.
— Хорошо, Юрий Дмитриевич, — кивнул Разумов.
— Вы меня ради бога извините, — вмешался в разговор Пахомов, — не слишком ли мы драматизируем? Умер подследственный. Это не есть хорошо. Но он умер сам, его не пытали, не били, с ним вообще ничего страшного не делали. То, что он обижен на следователя и весь мир заодно, так это нормальное состояние в его положении. Разве нет? А что касается письма, то дочери его передавать мы не обязаны. Цензура в изоляторе вообще такие письма не пропускает. К делу приобщать его тоже не обязательно. Здесь не самоубийство, и нет ничего касающегося непосредственно расследования. Ну и дело, если честно, теперь даже проще закрыть будет. За смертью подозреваемого. Вряд ли дочь будет требовать передачи дела в суд.
— Пошел вон. — Реваев произнес эти слова совсем негромко, даже не глядя на Пахомова.
— Не понял, — побледнел капитан. Взгляд его перебегал с лица одного полковника на другого.
— Что вы не поняли, капитан? — уже громче спросил Реваев. — Выйдите вон из кабинета.
Разумов коротким наклоном головы показал своему подчиненному, что спорить не стоит.
Не говоря ни слова, Пахомов встал и вышел из кабинета. В последний момент нервы его не выдержали, и дверь хлопнула о дверной косяк сильнее, чем следовало. Но Реваеву это было безразлично. Он вновь надел очки и принялся перечитывать письмо Баженова.
Разумов некоторое время молча наблюдал за своим столичным коллегой, затем негромко кашлянул:
— Вы, конечно, Юрий Дмитриевич, и меня можете из кабинета выгнать, я не обижусь, пойму. Но все равно скажу. Как бы ни было это грустно признавать, Пахомов во многом прав. Я говорю о том, как нам стоит распорядиться этим письмом да и всем этим делом тоже.
Реваев оторвался от чтения и посмотрел на Разумова поверх очков:
— Возможно, прав, не буду спорить. Подлецы часто бывают правы. Вот только от этого они не перестают быть подлецами.
— То есть вы считаете, что нельзя закрывать это дело в связи со смертью подозреваемого?
