Подойдя к хозяину, он учтиво улыбнулся.
— Я, вероятно, не в курсе дела, дорогой Константин Павлович, — любезно заговорил он. — Меня просили узнать, действительно ли у вас имеется уникальный томик Некрасова, и если это так, то предложить вам за него любую сумму. Вы, надеюсь, понимаете меня? Любую. Назовите цифру, и, я уверен, мы не станем торговаться.
— Плевать мне на ваши цифры, — грубо оборвал его Рогулин. — Один раз я попался. Но и тогда не за деньги продался — смерти испугался, страшно показалось. Вот, — он провел рукой по коротко остриженным седым волосам. — А мне ведь только тридцать восьмой. Эсэсовцы шесть раз на расстрел водили... Но теперь все, второй раз на тот путь не стану.
— Здесь какое-то недоразумение, Константин Павлович, — мягко возразил Андреев. — Боюсь, вас обманули.
— То есть, как это... обманули? — испугался Рогулин.
— Вы упомянули о каких-то десяти тысячах... Я не знаю, что вы хотели сказать, но догадываюсь... Однако вам отлично известно, что те, кому нужен уникальный томик стихов Некрасова, не нуждаются в деньгах. Они сами платят.
— Мне показали письмо.
(Пропуск страниц 14 – 17)
— Вы смелый человек, Константин Павлович... А я вот не могу решиться. Чувствую — надо, а мужества не хватает. Но беседа с вами, кажется, не останется напрасной. Я не забуду, как вы... — он выразительно кивнул в угол, где лежала бритва, и хихикнул: — Но я не сержусь... Я постараюсь там объяснить, и, может быть, все для вас обойдется благополучно. Мне ведь что? Приказали, я и пошел...
В коридоре послышались шаги.
— Кажется, мамаша идет, — проговорил спокойно Андреев и взял со стола шляпу. — Мы с вами, Константин Павлович, надеюсь останемся друзьями и не будем дурно вспоминать нашу случайную размолвку, — продолжил он, подавая руку Рогулину.
Антонина Ивановна видела, как прошел в комнату незнакомый мужчина и следом за ним ее сын. Никакого значения этому она, конечно, не придала. Мало ли кто мог прийти!.. Она спокойно продолжала печь блины и вдруг услышала, будто сын повысил голос. Мать насторожилась: «Кажется, спорят...» Но из-за двери опять доносились лишь звуки радио, и Антонина Ивановна успокоилась. Однако спустя некоторое время она уловила резкий выкрик.
«Что-то там неладно», — решила она, допекла блины, что были на сковородках, и поспешила в комнату.
Вошла она как раз в тот момент, когда сын и мужчина, прощаясь, жали друг другу руки. Лицо сына было возбуждено, однако расставались они мирно и даже любезно.
