Она проводила меня домой. Хотела убедиться, что со мной все в порядке. Где-то в районе Пимлико нам удалось поймать такси. Когда мы вошли, Антония поставила чайник. Но я сказал, что чая с меня на сегодня достаточно, открыл великолепное «Пфайфер винъярд пино нуар» и — стыд и срам! — жадно к нему приложился. Налил бокал Антонии, пока не выхлестал всю бутылку сам, — это же как-никак мой любимый сорт.
— Для меня они все на один вкус, — отмахнулась она.
— Сперва попробуй, — рассердился я. — Вечно люди делают вид, что не в состоянии отличить говно от конфетки.
Она едва заметно улыбнулась и приняла бокал.
— Какого черта он забрал с собой Отто? — спросил я.
— А ты уверен, что бомба взорвалась не случайно?
Я пристально смотрел на нее. Вокруг ее глаз начали появляться морщинки. Говорят, такие бывают от смеха, но в случае Антонии — скорей уж от слез. А еще ей не помешала бы ванна. В смысле, по-настоящему, как следует понежиться в горячей воде с пеной. Смыть всю пыль бесприютности, осевшую на ней за столько лет.
Вот что я хотел сделать с Антонией: раздеть, положить в ванну и ласково, не спеша тереть ее губкой, пока вся эта короста — скорлупа из въевшейся грязи, непосильной заботы, изношенного сострадания — не лопнет и не спадет с нее, обнажив розовое тело; укутать ее полотенцем и оставить здесь, рядом со мной, где мы сможем вдвоем отгородиться от всех, укрыться от бурь и невзгод.
Антония встала и принялась, потягивая вино, исследовать мое жилище: рассматривать гравюры на стенах, трогать вещи.
— А что, неплохо ты тут устроился.
Может быть, вот он, удачный случай, чтобы сказать ей — сойди с креста, живи со мной? Антонию не назовешь красавицей, но она — свет этого мира. Похитить ее из юдоли скорбей, владеть этим сокровищем безраздельно — что может быть лучше?
— Это мое убежище.
— И от кого же ты убегаешь?
— От бесов.
— Ах да. Кругом же одни бесы.
— Зря смеешься. Тот же Шеймас кишел бесами, точно вшами. Так что бомбу он взорвал неспроста.
— Давай-ка я расскажу тебе, что сделал Шеймас. От вшей он перед смертью избавился — обрился наголо. Он — жертва, Уильям, но не бесов, а злых людей, пославших его в ад, который они сами же и устроили; людей, убедивших его, будто он действует во благо. Но когда Шеймас узнал, что его обманули, он не смог этого вынести. И потому покончил с собой.
— Но Отто был его лучшим другом. Он сам так сказал. Зачем было убивать и Отто?
— Он его защитил, — сказала она. — От этого мира.
