спешно барский проделывают путь —
но оттого, что гостей больше стало
на жизненном пире,
не слаще нужда голодных,
холодных,
малых
в социалистическом мире.
И пусть уменьшается счет изгоев —
не к всеобщему благу пути!
Чтобы снова закончить неправедным строем,
не стоило по буреломам идти…
Самая горькая несправедливость,
когда большинство насыщается —
сытое сердце лениво,
и над горем чужим не убивается,
не склоняется над ним плакучей ивой:
— «После — в черном соусе — зайца,
хорошо, товарищ, холодное пиво!
А голодный сам виноват, что мается!»
И преуспевающим коммунизма пророкам
бедность начинается казаться пороком.
А когда-то все валили сплеча:
«Мы свой, мы новый мир построим!»
…И построилась статуя Ильича
над миллионов вечным покоем.
Чугунного идола чугунная рука
чугунным указывает жестом
на организованный по-американски завод…
Социалистической была мука,
но стало горьким сдобное тесто,
вместо Вселенского, вышел всего лишь Великий Народ…
Мы ушли от резни и бойни,
играем в свободу, политику и культуру,
у нас ладные ботинки и зубные щетки,
пьем вино, а не политуру —
в Европе много удобней и спокойней
все-таки…
Но тоска, что дикая кошка,
за каждым углом, ожидая, застыла…
Вот я гляжу в окошко
и все, что я вижу, — ничто мне не мило.
Ни к чему я здесь не привыкаю,
окружающих не понимаю,
не утоляют мне жажду их воды,
я задыхаюсь от их свободы,
их справедливости я презираю,
я здесь умираю!
Мать моя дикая,
жалкая и великая,
как мир — огромная,
Скифия темная!
Все равно — коммунист ли, татарин,
Змей Горыныч или Тугарин —
все равно, кто тебя имеет:
не одолеет!
Дойдут до конца и твои мытарства
и создашь — не как те, не как эти —
свое Справедливое Царство
на праведном свете!
Пусть не сбылась твоя первая дума о чуде —
ты будешь счастливой, ты все перебудешь,
ты будешь!..
