Кажется, Мессинг понемногу приходил в себя, потому что именно в этом месте своего монолога он взял паузу. Я стоял возле него, твердо решив молчать и не торопить Мишеля – пусть сам продолжит свой рассказ, когда сочтет нужным. А я буду спокоен, как питон Каа в ожидании бандерлогов… Моя стратегия сработала – не прошло и десяти минут, как Мессинг продолжил:
– Это, Рушель, была фляжка. И знаете, коллега, что за фляжка? О! Серебристая такая, плоская, а на ней рельефный рисунок – орел, тот самый…
– Какой тот самый? Из вашего ипсилона?
– Да нет, ну то есть да. Это был орел – символ нацистской Германии, с распростертыми крыльями и свастикой! Вы понимаете, коллега, фляжка была немецкой. Откуда она могла взяться здесь, на севере Индии? Скажите, откуда? Я пытался расспросить монаха у колодца, но тот меня не понимал – только улыбался и кивал головой. Вы подумайте – символ Третьего рейха в буддистском монастыре! Как вам это нравится?
Мне это нравилось не очень, но сам факт совпадения результата ипсилона моего друга и герба нацистов был зацепкой. Что уж говорить о появлении фашистской фляжки на пути нашей экспедиции, идущей по следам экспедиции Аненербе!
Никто не знает, как фляжка аненербевцев попала в монастырь
Утром мы все, включая Ахвану, вновь были у настоятеля. Тот по нашей просьбе вызвал к себе ночного знакомца Мессинга и попросил прихватить с собой ту самую фляжку. На вопрос настоятеля монах ответил, что фляжка эта досталась ему от учителя, который умер пятнадцать лет назад, а что на ней нарисовано, он не знает, даже никогда не задумывался над этим. Сам же настоятель пояснил, что, конечно, узнает символ Третьего рейха, но вот откуда эта фляжка взялась, он не ведает.
– Со времен войны, – сказал настоятель, – я уже четвертый глава этого монастыря. И честно говоря, даже не могу сказать вам хоть что-то об этом сосуде.
Кажется, настоятель не лукавил. Во всяком случае, по его лицу было видно, что ему не меньше нашего интересно, откуда во вверенном ему монастыре вдруг объявился пернатый хищник со свастикой. Нам же, вопреки советам моего ночного гостя, предстояло идти дальше в горы, что мы и сделали.
Ахвана ведет свою линию?
К полудню мы прошли добрых десять километров, и тут Петрович, шедший сразу следом за Ахваной, неожиданно остановился и поднял вверх правую руку, давая тем самым понять, что заметил нечто важное. Мы тоже замерли на месте.
– Смотрите, – сказал Петрович, – от нашей с вами тропы здесь вправо уходит просека. Вы видите?
