Дальнейшее происходило, словно во сне. Более-менее я пришел в себя только в трактире, куда меня доставил все тот же бессменный хозяйственный экипаж. Заспанный лакей натужно крякнул, приподнимая саквояж с презентом от графини. Зато недавно, будто по наитию приобретенный чемодан с моими вещами, подхватил как пушинку.
Отправив его в уже знакомый номер, из которого, казалось, совсем недавно забирали меня полицейские, в тяжкой задумчивости вяло ковырялся в поданной еде. Раздраженно отодвинув тарелку, вытащил часы и откинул крышку. Стрелки показывали двадцать три минуты восьмого.
Поддавшись внезапному интуитивному порыву, я вскочил, швырнул, не считая, деньги на стол и бросился к выходу. В дверях нос к носу столкнулся с Буханевичем. Тот попытался меня остановить, на ходу хватая за рукав. Но, довольно невежливо его оттолкнув, я выскочил во двор и со всех ног кинулся к околоточному.
Селиверстов, что-то увлеченно строчивший в отдельной комнате, выторгованной у хозяина постоялого двора, изумленно выкатил глаза:
— Ты?!
— Нет, тень отца Гамлета, — с раздражением огрызнулся я. — За три дня так изменился, что не узнать? Или не вовремя? Могу уйти, если теперь знать не хочешь.
— Что ты, в самом деле?! — полицейский отложил ручку и поднялся из-за стола. — При чем тут — вовремя, не вовремя? И когда я тебя знать не хотел? Мне вообще Шепильская строго-настрого запретила тебя еще минимум неделю беспокоить. А тут ни с того заявляешься и с порога лаяться начинаешь. Я-то тебе что-то дурное сделал?
Нотки неподдельной, даже какой-то детской обиды, прорезавшиеся в его голосе, моментально остудили гнев. Сдувшись, словно шарик, из которого выпустили воздух, я, с трудом переставляя ноги, добрел до стула и рухнул на него, закрыв лицо ладонями.
— Попал я, Петя, как кур в ощип. Влип, по самые уши.
Околоточный молча вернулся к столу, небрежно сдвинул бумаги в сторону, погремел ящиками, поочередно извлекая на свет початый штоф и две граненые стопки. Налил по самый рубчик и приказал, как отрезал:
— Пей.
Степлившаяся водка неприятно обожгла пищевод, оставив во рту противную горечь. Селиверстов дождавшись, когда я, скривившись и шумно выдохнул, брякнул пустую посудину на стол, опрокинул свою. Занюхал согнутым указательным пальцем, откинулся на стуле и закурил.
— Отпустило?.. Тогда рассказывай.
Я не смог удержаться от усмешки. На глазах растет, молодчина. Профессионально релаксирует. Не забыл, как самого после пожара в чувство приводили. И ощущая разливающееся внутри тепло, не столько от водки, сколько от дружеского участия, приступил к печальному повествованию.
