— Что-то смутно припоминаю.
В соседней палатке затянули новую песню.
— Есть что-то рвущее душу в этих заунывных, протяжных песнях.
— Вот именно — рвущее душу. Примитивные напевы первобытных племен.
— У меня от них мороз по коже. Вернее, они нагоняют на меня ужас.
— У них весь фольклор такой.
— Один черт разберет, какой смысл во всех этих народных песнях, — проговорил генерал. — Можно спалить их землю, но проникнуть в их души никому не дано.
Священник не ответил, они довольно долго молчали. Песня, все такая же заунывная, не смолкала, генералу казалось что она все плотнее обволакивает их.
— Сколько еще они будут петь? — спросил генерал.
— Не знаю, — ответил священник. — Может быть, до утра.
— Послушайте, — попросил генерал, — если они в какой-нибудь из своих песен будут намекать на нас, обязательно скажите мне.
— Хорошо, — пообещал священник и взглянул на часы. — Уже поздно.
— Мне не спится, — сказал генерал. — Давайте выпьем, может, тогда и нам захочется петь, — добавил он со смехом.
— Я не пью.
Генерал мрачно кивнул.
— Самое подходящее время начать пить. Зима. Палатка в горах. Одиночество.
Песня то затихала, то снова взмывала под небеса. Генерал достал из большой сумки бутылку.
— Ничего не поделаешь, — продолжал он, — буду пить один. — Его огромная тень металась по стене палатки, пока он наполнял стакан.
Священник лег спать.
Генерал выпил, встал, разжег примус, поставил на него джезве. Он уже привык сам варить себе кофе. Кофе показался ему горьким.
Он посидел немного, скрестив на груди руки, абсолютно ни о чем не думая, потом вышел из палатки. Накрапывал дождь. Ночь была такая тихая и непроглядно-темная, словно время и пространство исчезли. В соседней палатке на какое-то время все стихло. Может, они решили передохнуть, подумал он. А потом снова запоют.
И в самом деле, немного погодя песня вознеслась над мраком, словно неприступная башня. Голос старого рабочего выделялся из хора. Он поднимался все выше и выше и неожиданно оборвался, затерялся среди других голосов, как искра, упавшая обратно в очаг.
Где-то вдали сверкнула молния, и на мгновение генерал увидел невдалеке белую палатку и рядом с ней — огромный грузовик, который, казалось, вот-вот сползет вниз по крутому склону. Затем все вновь поглотил мрак.
Он слушал песню, протяжную и печальную, и пытался понять, о чем она.
Может быть, они вспоминают своих погибших товарищей, подумал генерал. Один из посетителей тогда, в гостиной, сказал ему, что они часто в своих песнях вспоминали погибших товарищей. Кто знает, о чем думает этот старый рабочий. Раскапывает могилу за могилой и воскрешает одно за другим свои военные воспоминания. Меня он наверняка ненавидит. Я вижу это по его глазам. Мы с ним смертельные враги, но я, со своей стороны, его просто презираю. В конце концов, он всего-навсего подсобный рабочий. Батрак, который шесть дней в неделю раскапывает могилы, а на седьмой поет. Правда, если бы мне взбрело в голову спеть что-нибудь подобное о солдатах, которых я раскапываю, кто знает, какая жуткая это была бы песня!
