Священник зажег керосиновую лампу и повесил ее над столиком. Их тени задрожали и стали двоиться на потолке палатки.
— Холодно, — сказал генерал. — Проклятая сырость до костей пронизывает.
Священник принялся вскрывать консервную банку.
— Нужно потерпеть до завтра, — сказал он.
— Скорей бы уж рассвело, и мы отправились бы дальше. Мы заросли грязью и одичали.
— Было бы хоть потеплее.
— Такую работу надо делать летом, — сказал генерал. — А пока мы вели переговоры, начались дожди.
— Погода действительно неподходящая, но мы ждали, пока закончатся правительственные переговоры.
— Чертовы переговоры, — сказал генерал.
Он развернул на столе подробный топографический план кладбища и что-то пометил на нем.
— Где сейчас, интересно, те двое?
— О ком это вы?
— О генерал-лейтенанте с мэром.
— Трудно сказать, — ответил священник.
— Может, они все еще раскапывают тот стадион.
— Тяжело им, — сказал священник. — У них какая-то неразбериха.
— А у нас кругом полный порядок. Мы лучшие в мире могилокопатели.
Священник промолчал.
— Только мы по уши в грязи, — добавил генерал.
Снаружи, из ночной тьмы, донеслась песня. Сначала голоса звучали приглушенно, затем песня все больше и больше набирала силу, и вот она уже взлетела и разбилась о палатку, как разбивается дождь или ветер в такую осеннюю ночь, и генералу показалось, что палатка вздрогнула от удара.
— Это поют рабочие, — сказал он, оторвавшись от карты.
Оба прислушались.
— В некоторых районах есть такой обычай, — сказал священник. — Если трое-четверо мужчин собираются вместе, они всегда поют. Древний албанский обычай.
— К тому же сегодня субботний вечер.
— Кроме того, они сегодня получили деньги и наверняка раздобыли где-нибудь бутылку ракии.
— Я тоже заметил, что они не прочь пропустить иногда по стаканчику, — сказал генерал. — Похоже, и их тоска взяла от такой работы! Столько времени вдали от дома!
— А когда выпьют, начинают рассказывать всякие истории, — сказал священник. — Старый рабочий рассказывает о войне.
— Он был партизаном?
— Наверно.
— Да, тогда он обязательно должен вспоминать о войне.
— Конечно, — сказал священник. — И песня для него в такой момент — потребность души. Может ли испытывать большую радость старый боец, чем в тот момент, когда он раскапывает могилы своих бывших врагов? Война как бы продолжается.
Мелодия лилась медленная и протяжная, хор голосов словно укутывал ее со всех сторон теплой мягкой гуной,[9] защищая от мрака и ночной сырости. Постепенно хор умолк, теперь звучал только один голос.
