В трамвае, уткнувшись в окно и вытянув вперед ноги, Кирилл наслаждался жизнью в предвкушении новой встречи. Его давно и хорошо знали все торговцы попугаями.
Несколько месяцев назад он подарил своего Гошу-ара новой подруге Лене. Ей было одиноко в те вечера, когда Кирилл не заходил, а великолепный Гоша скрашивал пустоту. Правда, не слишком долго. Капризный, избалованный Гоша-аристократ, привыкший в мастерской художника к постоянному общению, болтун и говорун, через две недели у Лены замолчал. Она каждый день уходила утром на работу и появлялась в семь, усталая, безразличная, а Гоша требовал внимания, ласки и постоянных разговоров. Он обиделся на Лену, на Кирилла, на жизнь… Теперь он рассуждал только в одиночестве. Иногда Лена, возвращаясь, слышала, как Гоша доверительно сообщал пустой квартире:
— Гоша хороший, Гоша прекрасный!
Но с хозяйкой этой замечательной новостью он делиться упрямо отказывался. Свой богатый словарный запас и заманчивые предложения вроде: «Поедем, красотка, кататься» и твердые убеждения типа: «Все равно его не брошу, потому что он хороший» Гоша приберегал на черный день, не одаривая Лену признаниями и откровениями.
Он прекрасно мог изобразить пианиста, мастерски перебирая лапками по жердочке клетки, словно по клавишам рояля, двигаясь в такт музыке, которую в эти мгновения слышал сам и которую, казалось, начинали слышать и зрители. Но не для Лены это было, не для Лены…
Без Гоши в мастерской Кириллу тоже стало скучно, непривычно тихо, и поэтому сегодня он отправился за новым попугаем.
Впереди в трамвае сидела интеллигентная московская бабушка с внуком лет трех. Он громко рассказывал сказку об Иване-царевиче или Иване-дураке, что, в сущности, одно и то же, который после затянувшихся бесполезных поисков Василисы Прекрасной в результате вражьих происков попадает к Бабе-яге. И тут выясняется потрясающая подробность — Баба-яга сажает доброго молодца за стол, кормит и поит, а сама, оказывается, по непонятной причине ничего не ест. Видно, сидит на строгой диете.
— Что же ты ешь? — в изумлении спрашивает Иван-царевич устами трехлетнего повествователя. — И даже «Активию» не покупаешь? А «Растишку»?! Это ведь очень полезно! Ты расти не будешь! И чипсы не любишь? И «Шармель»?! И шоколад «Нестле»?! Но жвачка-то тебе нравится?! Тоже нет?! Ну, ты даешь! У тебя прямо извращенные вкусы! Как у Буратино. Он одни луковки ел…
Изумление у Кирилла достигло предела. И тут бабушка, слушавшая трагическую историю вполуха, рассеянно и, очевидно, далеко не в первый раз, сказала:
