Во сне я оказался в ГУЛАГе, прогуливался по деревянному бараку в ожидание следователя. Была весна, вокруг — Сибирь, в углу на кровати плакал мой одноклассник Витька Игнатенко. Я его успокаивал:
— Спокойно, Витя. Мы отсюда обязательно вырвемся. Только надо подождать два года. Тогда им будет не до нас. Вытерпим это время до сорок первого, и тогда — в бега!
«Значит, сейчас тридцать девятый год», — во сне догадался я и проснулся.
Я уже был в госпитале, никак не на губе. Миловидная медсестра в маске закончила мне скрести бритвой грудь и принялась за низ живота.
— Здрасте, — сказал я. — Интересная у Вас работа. Может, я сам как-нибудь управлюсь?
— Лежи уж, воин, не шевелись, а то задену нечаянно какой жизненно важный орган.
Вошел врач, оценивающе осмотрел мой живот со всех сторон и предложил:
— Что ж, приступим. Ничего страшного нет. Сейчас зашьем царапину — и будешь, как новый. Поешь, поспишь, восстановишь всю пролитую кровь — и дальше служить. Сколько осталось?
— Много, полтора года.
— Значит, до свадьбы обязательно заживет. Сейчас будет немного больно.
Мне наложили швы. Я не пробыл в госпитале и недели, вернулся в часть. Об этом инциденте с «чученом» никто не вспоминал. Дисбатом тоже никто не угрожал. Удивительно было и то, что спустя пару месяцев вновь появился у нас в роте и Юлий. Всю нашу поножовщину спустили на тормозах. То, что он меня все-таки полоснул ножом, неглубоко, слава богу, старались не вспоминать. Разве что, питерские сослуживцы, да и то со смехом. Зато на лице у моего оппонента на всю жизнь осталась отметка моего кулака в виде шрама, белевшего сквозь черную грозную бровь. Как, впрочем, и у меня на животе навеки остался след армейского штык — ножа.
Прокрутив в голове те далекие события, я спокойно заснул.
— Хотелось бы напомнить Вам некоторые традиции нашего уютного гостевого дома, — распылялся лысый дядька красивым, хорошо поставленным голосом. При взгляде на него казалось, что он изо всех сил втягивает в себя живот.
В это время мы вытаскивали из такси наши дорожные чемоданы. Машина сразу же умчалась, стоило нам ее освободить.
— Не таксист, а таксидермист какой-то, — сказал я ей вслед.
— Стоило быть ему повежливей! — подтвердил Саша.
— Что Вы говорите? — на цыпочках выплясывал вокруг нас хозяин — распорядитель нашего нового временного пристанища.
— Да говорю, что мы у вас долго не задержимся: всего-то на одну ночь, — схватив в охапку свой багаж, бросил я ему через плечо.
