— Израильтянин? — шепотом спросил он.
— Американски, — русского я не знаю, всего несколько формул вежливости.
Он вынул из кармана рубашки тощую пачку сигарет, перекинул руку через сиденье, «Волга», чтобы не столкнуться с грузовиком, шедшим на поворот, вильнула.
— Осторожнее!
Меня швырнуло вбок, извинения не последовало. Я вынул сигарету, но закурить не торопился — болгарские слишком для меня крепкие — и вернул ему пачку. Подумал: не предложить ли в ответ мои американские, получше качеством, но побоялся его обидеть.
— Феликс Левитанский, — сказал он. — Здравствуйте! Я — таксист.
По-английски он говорил с густым, хоть ножом его режь, акцентом, но бегло, что искупало акцент.
— Так вы говорите по-английски? Я заподозрил нечто в этом роде.
— Я — профессиональный переводчик с английского и с французского.
Он передернул плечами.
— Говард Гарвитц. Я в отпуске, пробуду здесь недели три. У меня недавно умерла жена, и я путешествую — это отвлекает.
Голос у меня пресекся, но я овладел собой, сказал, что, если мне удастся добыть материал для одной-двух статей — оно бы и вовсе хорошо.
Он приподнял руки над рулем — в знак сочувствия.
— Бога ради, не отвлекайтесь!
— Горовитц? — спросил он.
Я объяснил, как пишется моя фамилия.
— Откровенно говоря, при поступлении в колледж я взял фамилию Харрис, но недавно вернулся к прежней фамилии. Когда я окончил школу, мой отец переменил мне фамилию с соблюдением всех юридических процедур. Он был врач, человек практичный.
— Вы, по-моему, не похожи на еврея.
— В таком случае почему вы сказали «шалом»?
— Бывает, вырвется. — Чуть погодя он спросил: — По какой причине?
— По какой причине что?
— Почему вы вернули свою настоящую фамилию?
— Я пережил кризис.
— Экзистенциальный? Экономический?
— По правде говоря, я вернулся к прежней фамилии после смерти жены.
— В чем тут смысл?
— В том, что я стал ближе самому себе.
Шофер ногтем выщелкнул из коробка спичку, закурил.
— Я не могу числить себя евреем полностью, — сказал он, — мой отец, Абрам Исаакович Левитанский, — еврей. Но мать моя не еврейка, и я мог выбирать, какую национальность записать в паспорте, но она настояла, чтобы я записался евреем из уважения к отцу. Так я и сделал.
— Вот это да!
— Отец умер, когда я был ребенком. Меня растили в уважении к еврейскому народу и религии, но я пошел своим путем. Я — атеист. Иначе и быть не могло.
— Вы имеете в виду — в советское время?
Левитанский ничего не ответил, курил, и я устыдился своего вопроса. Смотрел по сторонам: хотел понять, знаю ли, где мы. Он — несколько запоздало — спросил:
