Так мы и двигаемся, еле-еле. К ноябрю, не раньше, до Альткирха доберемся.
— Надо было твоего Че в беретке спросить, он же все знает. И как это человека могут звать «Че»? А то еще найдется кто-нибудь и «Мэ-э» или «Бэ-э-э» себя назовет. Спятить можно!
Цыпка обернулась и покачала головой. Потопала дальше. Слышу, как она говорит, будто сама с собой:
— Чудной ты какой-то, Гуннар. Разозлить, что ли, меня хочешь? Ты ж знаешь, что его так по Че Геварра называют. Он же у них заводила там, в лагере, вокруг него все вертится. Он же бригадир!
— Бетховена твоего насвистывает, а?
Кто этот Че Геварра? Слышал ведь что-то, но что?
— Цып, а ты ведь тоже не знаешь, кто этот Че на самом деле был.
— Почему не знаю? Борец за мир. Борец за свободу.
— Вроде Гёте и Бебеля и Маркса, а?.. Но как рефери на ринге твой Че — ноль без палочки. Надо ж ему было бой прервать, как раз когда я двинул мальчонку…
Густав, ты что-то зарапортовался, от жары, должно быть. И надо было обещать брату жмоту… «Еще корзиночку с углем в придачу возьму»!.. А теперь вот тащи этот треклятый мешок Петера, и эту инкубаторную цыпку в придачу, и все, что мы тут по дороге подбираем…
С какой скоростью летают ангелы?
Можешь ли ты запомнить сто анекдотов?
Спрыгнуть с пятиметрового трамплина?
Веришь ли ты в бога и воскресение?
Знаешь ли ты, кто такой Че?
Густав, Густав, головушка твоя от всего этого стала такая же тяжелая, как треклятый мешок Петера.
— Ты любишь фуги?
Это она тебя проверяет. Я многозначительно молчу. Папенькин сынок, это точно.
— Нет, я спрашиваю потому, что ты говорил о Бетховене.
— Как, когда… — осторожно мямлю я. Устал я что-то. Не до споров мне и всяких там объяснений.
Мрачновато у нас получается. Отмахали сто восемь шагов. Сколько раз я принимался считать и каждый раз сбивался. Правда, должно быть, сто восемь. Вдруг Цыпка выпаливает:
— Че Геварра был революционером. Вместе с Фиделем Кастро он входил в правительство на Кубе, потом ушел в горы, партизанил в одной южноамериканской стране и там погиб. И берет он носил.
Вот черт! А вдруг она права? Ай-ай, Густав, ты ж ничего этого не знал! Лучше признайся.
— Ты вот лучше скажи мне, цыпленок ты жареный, как ты здесь, у нас, хочешь быть революционером? Одного берета ведь маловато. А потом, где партизаны? Где горы? Гарц — разве это горы? Скукота! А потом, пташечка, ты это заруби на своем клювике, не Южная Америка, а Латинская Америка, — так я ей по буквам и выдаю, как она мне своего
