- Пошли, какой разговор, далеко там?
- Комсомольская, 10, возле поворота на второй сельмаш, на тачке пять минут.
Вскоре, накурившись до одури, они валялись на купачах, тихо беседуя, так как при кайфе даже если есть желание энергично поговорить, все равно не удается.
- Хорошая отрава, Ганс.
- Кашгарка. Сам ездил в прошлый год за семенами.
- И дорого сейчас?
- Не интересовался, скосил ночью, и все дела, если надо немного, подогрею, у меня в огороде богатый урожай, завтра будем собирать.
- Банкуешь?
- Брось ты! Неужели я на барыгу похож. Поговорив о пустяках и курнув еще папиросу, они отключились. Утром, проснувшись, они обнаружили сумки в прихожей:
- Батя приехал,- сказал Ганс.
- Кипеш подымет?
- Нет, он уже не обращает на это внимание.
И, курнув еще по две затяжки, они, качаясь, вышли в огород, где отец Ганса ковырялся на грядке.
- А, проснулись! Урожай собирать пришли,- сказал отец, смерив их осуждающим взглядом.
Илья облокотился о дерево, а Ганс с мутными глазами, покачиваясь, с косой пошел вдоль виноградника косить анашу.
Кайфовые дела для Ильи в этот день кончились печально, его сбила машина, и он отдыхал в травматологии.
Проснулся Илья от горячего дыхания и посапывания. Медленно повернув голову, оцепенел. Над ним, склонив голову, на краю кровати сидела Луиза при полном параде, в белой рубашке, берете, униформу украшала новая портупея. Луиза резко вскинула голову, почувствовав пристальный взгляд Фадеева, соседа по палате. Смущение свое она попыталась скрыть, заговорив:
- Привет, как идут наши дела, поправляемся?
- Хреново, разве можно говорить об улучшении, когда в этой чертовой больнице, как, впрочем, и в других отечественных, даже цитрамона найти не могут.
- Ну, это не страшно, какие проблемы, говори, достану.
- Ба, Луиза, и с чего такая забота? Уж не усыновить ли ты меня решила?
- Может, и усыновлю, а что, не нравится?! Ну ладно, потрепались и хватит, вот мать тебе бульон, сок передала, манты, пожалуйста.
Перекладывая все это из сумки в тумбочку, Луиза то и дело что-нибудь поправляла: то юбку, то прическу, при этом краснела, чувствуя на себе теперь не только пожирающий взгляд Фадеева, но и его, циничный, уничтожающий. Чтобы как-то разрядить обстановку, она предложила:
- Давай я тебя покормлю.
- Это будет очень любезно с твоей стороны.
Луиза торопливо начала открывать банки, шуршать бумагой и при этом тарахтела без умолку, как деревенская баба. Впервые Илья подумал, что, может быть, он не властен над своей судьбой, что, может быть и его, как фигурку из пластилина, лепят чьи-то злые руки. Мысль эта была настолько тягостна, противна и неприемлема, так все затопорщилось и возмутилось в душе, что Илья прогнал ее. "Нет,- твердо решил он,- надо выбираться из этой кабалы".
