Дети новолуния [роман] | страница 82



— А я теперь не мафиози? — ухмыльнулся он. — Не-ет, не так: крёстные отцы носят вот здесь, на безымянном. Сюда я его и надену. А вы, садовник, шофёр, кухарка, пёс Султан и кот Василий будете его целовать по утрам.

— Я рада, что у тебя хорошее настроение, — кротко улыбнулась жена, вставая, чтобы взять земляничное варенье из серванта.

Неожиданно он поднял локоть и другой рукой ловко ущипнул супругу за мягкое место. Это было так странно, что даже не ассоциировалось ни с каким прошлым. Она, конечно, взвизгнула и уронила варенье на пол, а он зашёлся хриплым хохотом, довольный своей выходкой. Ему всё позволялось, тем более сегодня. На крики примчалась Соня убирать земляничную лужу.

Потом опять стал звонить телефон, и жена то и дело выскакивала из-за стола и благодарила за поздравление, обещая непременно передать его адресату. Сыну и внукам она сообщила, что юбиляр не в духе и до вечера никого не хочет видеть, но уже вечером их всех просят на общее застолье.

— Почему ты не хочешь подойти к телефону? — спросила дочь.

— Потому что мне достаточно вас.

— Это в тебе говорит бессознательное, папа. Ты должен его подавить.

— Не думаю. Во всяком случае, ни вчера, ни сегодня я не пил спиртного.

— Бессознательное живёт в нас помимо пил-не пил.

— Если оно бессознательное, откуда ты о нём знаешь?

— У Фрейда об этом много написано.

— А, так это сказал Фрейд.

— Папа, — засмеялась дочь, — а ведь ты не так мрачен, каким хочешь казаться.

Он похлопал её по руке и улыбнулся.

— Там, в прихожей, охотничий рожок, отлично поднимает настроение. Попробуй в него дунуть, может, у тебя получится.

— Хорошо, папа, попробую. Хотя из меня горнист фиговый.

Этот день, в сущности, ничем не отличался от других, таких же неподвижных и одновременно мимолётных. Но сама дата, конечно, наталкивала на какие-то воспоминания, впрочем, совсем случайные, далёкие от парадного сумбура лживых биографий и автобиографий, написанных лучшими перьями страны. Как-то незаметно для себя он потерял ту нить, дёрнув за которую можно было вытащить всю свою жизнь. Он столько раз наговаривал и читал всё это, что понемногу стал верить в то, что так-то оно и было, в такой последовательности, с таким умонастроением, и уже привык смотреть на себя со стороны, как смотрят на раскрашенную куклу в музее восковых фигур. В череде дат и событий его жизни не было места той женщине, которая в трудный период сделалась его рабочей любовницей, имени которой он теперь не мог вспомнить; там не было деда с бабкой, и даже матери оставалось там совсем немного — практически одни похороны; там не было стольких людей, превратившихся в тени, что можно было подумать, будто весь его багаж составляли заметные персоны, живущие в русле политической целесообразности.