Дети новолуния [роман] | страница 65

К каану подлетел сотник из меркидов, рухнул с коня наземь и прижался к копытам его мерина. Шерстяной халат был мокрым от пота. Каан спросил, не его ли воины держали дозор этой ночью, и, получив утвердительный ответ, сухо приказал отвести сотню в долину, подальше от лагеря, и казнить всех ударом ножа в сердце. Он не стал слушать жалобы обречённого меркида и двинулся к своему гэру с небольшим отрядом охраны; тумен остался стоять на месте.

Навстречу из своего шатра вышел Елюй Чу-цай и молча пошёл рядом.

— Кто это был? — задыхаясь от гнева, спросил каан.

— Кара-Куш, — ответил Елюй Чу-цай, — сын бывшего наместника Халадж-кала.

— Почему знаешь?

Кидань протянул ему нож:

— На рукояти клеймо их дома. Он один остался. Больше некому.

— Ай-йя, — покачал головой каан и даже зажмурился, — зря я его отпустил.

— Они ушли в горы. Вон туда.

— Чинкай, — позвал он, и за спиной тотчас возник старый его советник, кераит, который умел исполнять любые поручения, — снарядить погоню. Знать всё: куда пошли, где останавливались, что ели, пили. Всё! Жителей спрашивать, потом убивать до последнего. Мы выступим следом.

Чинкай склонил рябое лицо.

— Да, вот ещё. Предстоит поход. Мы отяжелели обозами. Что возможно, отправить в улусы. Остальное уничтожить. Лишних перебить.

— Разреши спросить, великий правитель, — склонился Елюй Чу-цай, — а как быть со священниками? Нам не следует, я думаю, гневить Тенгри перед походом.

— Их оставить, — отмахнулся каан. — Пусть ползут за нами. Дашь им небольшую охрану. Трёх арбанов будет довольно.

Елюй Чу-цай отступил назад и взял под руку Чинкая.

Люди Чинкая, который всегда, ещё со времён битвы кибиток, хорошо справлялся с учётом трофеев, но с годами попал под присмотр хитроумного Елюй Чу-цая, быстро определили, что пригодится в походе, что можно пустить обозом в Монголию, а что надлежит уничтожить как балласт. К последнему в основном отнесли женщин, детей, каких-то лишних слуг. Их сбили в стадо, испуганно притихшее от неизвестности, чтобы вести вслед провинившейся сотне.

Елюй Чу-цай направился к шатру каана, как вдруг его внимание привлёк шум, идущий от обоза священников. Он задержался, прищурился и побледнел. На узкой поляне в клубах пыли несколько монгольских воинов в блестящих лаковых доспехах усердно возились с чем-то лежащим на земле. Присмотревшись, можно было разглядеть, что это человек, догола раздетый, руки и ноги которого кожаными ремнями прикручивают к хвостам четырёх кругом стоящих лошадей. Человек не сопротивлялся, молчал, но время от времени вскидывался коротким, кашляющим хохотом. Борода его растрепалась и задралась, волосы торчали верблюжьей колючкой. Машинально Елюй Чу-цай размазал пот на висках. Человек этот был ал-Мысри; это его привязывали к лошадям. Из шатра вышел каан и тоже уставился на происходящее действо.