Дети новолуния [роман] | страница 55

— Не хочу, — рявкнул он, но рука сама схватила кусок мяса и запихнула его в рот. От унижения на глазах у него выступили слёзы.

Елюй Чу-цай взял дольку апельсина и понюхал. Потом тихо сказал:

— Величие — одеяние моё, великолепие — одежда моя, а высокомерие — право моё. Ведь так у вас? Гордость хороша тогда, когда она дополнена умом. Ешь, имам, не стесняйся. Это хорошее мясо. Я только хочу сказать, что не бывает возмездия без причин. Пусть даже если отдельный человек и не сделал ничего предосудительного. Значит, он ответил за преступления своего хозяина.

— Это несправедливо! — выдохнул ал-Мысри, давясь мясом.

— Да, — развёл руками кидань. — Но ведь ты сам сказал, что мир несовершенен. Я же просто пытаюсь ответить на твой вопрос.

Ал-Мысри пригладил ладонями растрепавшиеся волосы и посмотрел на собеседника с нескрываемой ненавистью.

— Мир несовершенен, это так. Понять нетрудно. Важно, в какую сторону смотришь. Одно: понять — и погрузиться в бездну зла. Другое попытаться хоть сколько-нибудь его улучшить. Зачем только я тебе всё это говорю, когда твой разум до сих пор не лопнул от чужого горя?

— Интересно, интересно. А в какую сторону глядели ваши султаны? И сколько человеческой крови потребовалось им, чтобы сделать свой выбор?

Имам запнулся, потом охватил руками голову и сгорбился. Голубая седина рассыпалась по его пальцам.

— Вот видишь, — сказал Елюй Чу-цай, и в голосе его не было торжества, — нам есть о чём с тобой побеседовать.

— Не хочу с тобой говорить, не хочу, — глухо пробормотал ал-Мысри.

— Ну-ну, если глупцы чешут языком без передышки, то у двоих умных людей всегда найдётся тема для разговора.

— Зачем меня привели?

— Помнится, ты умеешь играть в шахматы. Вот шахматная доска, вот фигуры. Тебе белые — ходи.

Всю ночь ворочался в своей повозке имам, не спал, глядел в небо и слушал унылые крики выпи с солончаковых болот. Под повозкой томился во сне маленький лама, чесался, всхлипывал. Его закусали муравьи. Ал-Мысри ничего не чувствовал. Удивительная пустота окутала его разум, как нежданный, бесценный подарок от Всевышнего. Какое счастье, оказывается, просто лежать вот так в темноте и ни о чём не думать!

Утром лама обнаружил его в повозке с открытыми глазами и без чувств. Он решил, что имам умер, страшно перепугался и завыл в голос. Имам сел. В наступившей тишине особенно звонко прозвенел птичий весёлый гомон.

— Давай я сварю тебе чаю, — сказал лама, утирая слёзы.

— Свари.

Лама схватил котелок и побежал было к костру, но остановился.