Дети новолуния [роман] | страница 20

— Замечательно. Пусть готовится в обратный путь. Я напишу шаху послание, постараюсь заверить его в своей преданности. Пусть считает меня братом.

— Ещё неизвестно, кто из вас большая лиса, — засмеялся Кара-Куш.

— Если руками монголов удастся свалить Мухаммада и приблизиться к халифату, у ан-Насира не останется сомнений, на чьё плечо ему опереться. Эта паутина нигде не порвётся, ибо никто из наших друзей ничего не знает о других и доверяет мне одному.

— Но к монголам перешли уже многие… причём вместе с войском…

— Да, но никто из них, сын мой, не выточил ключей, бескровно отпирающих города Хорезма вплоть до самых границ с халифатом. Все они что-то значат, пока не сдали врагу свои крепости, а после… Не думаю, что у монгольского хана другое мнение.

В дверях появился имам. За ним, судя по всему, писец, который немедленно упал на четвереньки и пополз через весь зал к ногам владыки. Его маленькая голова на жилистой, сморщенной, как у черепахи, шее вытянулась к завернутым кверху мыскам шлепанец хана и припала к ним.

— Ну ладно, хватит, — сказал Кучулук-хан, — встань и говори.

Слуги внесли и установили перед диваном, на котором разлёгся хан с сыном, подносы с чаем и сладостями. Хан жестом предложил имаму угощаться, но тот вежливо отказался и стоя замер позади. Немолодой писец, измученный, заросший щетиной, со свежим следом плети на лице, нерешительно поднялся с колен.

— Досточтимый имам ал-Мысри сказал, что ты примчался из Карашкента?

— Да, это так, великолепный, — ответил писец почти шёпотом.

— Говори громче.

— Прости, у меня сорван голос… — Он метнул взгляд на имама, который адресовал ему успокоительный жест. — Но я постараюсь.

— Что теперь с Карашкентом — после прихода кочевников?

Писец развёл руками: так, словно отчаялся найти пропажу.

— Поверишь ли, великолепный, что Карашкента больше не существует. Стены разрушены, а что ещё стоит, то объято пожаром. Город доблестно сражался, но долгая осада и великое множество неверных — всё это превзошло человеческие возможности. И Карашкент пал.

Хану показалось, что от выбранной им позы немеет нога, он повернулся на другой бок и понял, что это ему только показалось. Нахмурив брови, он спросил:

— Но кто они такие, эти самые монголы?

Голос его звонко разлетался по залу, между тем как к напряжённому полушёпоту писца приходилось прислушиваться. На лице писца проступил ужас.

— Не знаю, — ответил он, — в жизни мне не доводилось встречать таких людей… Да и люди ли они?