Авангардные части, достигнув окраинных улиц, потеряли маневренность. Тогда подтянули полевые орудия и минометы.
Баррикады сметались артиллерией, защитников их расстреливали тут же.
На улицах появились молодчики в полувоенной одежде, с ножами в чехлах у пояса. Они срывали революционные призывы и наклеивали листовки: «Смерть лидерам «Спартака»!», «Смерть Карлу Либкнехту и Розе Люксембург!»
Отряды «добровольцев» громили рабочие районы, убивали всех, кто казался им подозрительным.
Несмотря на пропуск на стекле машины, Нойфига то и дело останавливали патрули. Поэтому на виллу адвоката он прибыл уже под конец зимнего дня.
Все окна виллы были освещены, и привратник, распахнувший ворота, сообщил господину Нойфигу, что у хозяйки «малый прием».
Уве прошел на половину Зеппа и послал лакея доложить хозяину. Опустившись в кресло, он с привычной завистью оглядел кабинет друга. Все у него сверхмодное, все новый век… Новый век, конечно, эти картины: Ренуар или кто он там — бледнолицые женщины с растрепанными волосами. А старинная мебель: красное дерево и штоф — это тоже новый век? А это что? Какие-то черепки… Теперь мода на раскопки. Древние века — это тоже новый век? На этот век теперь сваливают все на свете: эпидемию инфлуэнцы и повышение цен на кофе, развращенность молодежи и обмеление рек, инфляцию и кризис абсолютизма. И такие, как Лангеханс, вприпрыжку бегут за веком, словно молодой пудель за хозяином…
Мысли Уве прервал приход адвоката.
Зепп выглядел неплохо: правда, он совершенно облысел, но зато отрастил усы, которые, несомненно, красил, потому что они были иссиня-черного цвета, а кончики под прямым углом загибались кверху а-ля Вильгельм II…
На нем был костюм из английской шерсти в крупную клетку. Брюки имели внизу широкие отвороты по моде, которая называлась: «В Лондоне идет дождь». А часы он носил не на цепочке в жилетном кармане, а на запястье.
— Ты слышал об Элькадо? — спросил с ходу, вбегая в кабинет, Лангеханс, словно Уве прибрал к нему поздним вечером и в такое время исключительно затем, чтобы слушать даже не самого Элькадо, а разговоры о нем.
— Ты же знаешь, что я не интересуюсь музыкой, — буркнул Уве.
— При чем тут музыка? Элькадо — проповедник, удивительное существо! — Зепп закатил глаза. «За шестьдесят лет, а все те же фокусы, и ничто его не берет», — завистливо думал Уве.
— Понимаешь, он проповедует полное, ну абсолютное воздержание от мясной пищи! Колоссально! Питаться надо одной травой!
