Клара сидит над этой бумагой, белой и блестящей, как мраморная могильная плита. Четверть века она руководила газетой, была ее редактором, автором и метранпажем. Все лучшее, что ею написано, увидело свет на страницах «Равенства». Она знала сотни читательниц газеты, одних лично, других по письмам. Ей были близки их заботы и радости. Разлучить ее с газетой, которой отдано двадцать пять лет жизни!
Как всегда, жизнь приносила и печали и радости. Однажды в дом Клары вошел старый друг, вырвавшийся из стен тюрьмы. Франц Меринг, тяжело больной, еще не оправившийся после заключения, мечтал не об отдыхе, а о работе в партии.
— Сейчас так тяжело, Франц. Нас опять только горсточка… Ты знаешь, как поступили со мной в издательстве?
— От них можно было ждать любого свинства. Ты не должна принимать это близко к сердцу.
— Что ты говоришь, Франц… — тихо произнесла Клара.
Ему показалось, что она сейчас заплачет. Это было ужасно. Перед ним стояла шестидесятилетняя женщина, знающая жизнь и все ее крутые повороты. Она была мужественна. И, провожая своего второго сына на позиции, была бодра и ободряла его. Она могла бы добыть ему возможность остаться в тыловом госпитале, но никогда не пошла бы на это.
Она затаила в себе горе, страх за жизнь детей. Забывалась в трудной, рискованной работе. Сложными путями то с подложным пропуском работницы, то под видом дамы-патронессы в нарядной ротонде проникала на военные заводы, чтобы вести там агитацию против войны. Каждый день рисковала свободой и даже жизнью…
И пришел самый значительный и счастливый день в жизни Клары. Известие о победе пролетариата в России в октябре 1917 года спартаковцы восприняли как свою кровную победу. Клара немедленно встала на защиту русской революции от «аптекарей от социализма», которые взвешивали на аптекарских весах прочность победы в России.
Известия из России вдохновили «непоколебимых» — так звали в народе спартаковцев.
Власти вынуждены были освободить из тюрьмы Карла Либкнехта и Розу Люксембург.
Третьего ноября 1918 года матросы Киля подняли флаг восстания. Это было началом германской революции: недолгой, преданной соглашателями и утопленной в крови лучших людей страны.
В эти дни Клара, тяжело больная, лежала в своем доме в Зилленбухе. Она смогла еще подписать обращение спартаковцев к пролетариям мира, порадоваться вестям от Розы из Берлина.
Но болезнь осложнялась: редкие просветы были заполнены тревогой за друзей. Сведения о наступлении реакции доходили до больной Клары. Только Эмма Тагер была с нею.
