— Командир! — послышался тот же голос. — А не лучше ли выслать к ним переговорщиков? Может, обойдется по-мирному, без драчки.
— Отставить! — скомандовал моряк. — Зачехли, брат, свою дудку. Нас послали не трепотню вести, а глушить контру. Изменников не уговаривают, их бьют. И сейчас наше оружие — не длинные языки, а острые сабли. Слушай мою команду, орлы! Первый взвод, строй фронт, второй — во взводную колонну стро-о-ойсь! — Полуэскадронный извлек из деревянной кобуры тяжелый маузер. — Сейчас мы, ребята, врежем. Долго будет нас помнить эта трехсот тридцати трех святителей жеваная рать!
Конники быстро перестроились и теперь в строгом молчании ожидали новых команд. Но какой-то долговязый боец, отделившись от хвоста колонны в сторону баштанов, взмахнул обнаженным клинком, отсек дыню, ловко подцепил ее кончиком лезвия и, довольный удачей, занял свое место в строю.
Гайдук заметил этот нехитрый маневр кавалериста.
— Ко мне! — приказал он долговязому. — Покажи товарищам свой боевой трофей.
Боец колебался недолго: в дивизионе Няги приказы командиров исполнялись без длительных раздумий. Когда кавалерист, держа под мышкой сияющую, словно солнце, золотистую дыню, подъехал к командиру, весь полуэскадрон дружно захохотал. Но тут же послышались и гневные голоса:
— Идем за народ, а народ грабим!
— Ему клинок даден сечь контру, а он… Тоже мне герой!
— Под суд мародера!
Гайдук взмахнул маузером — строй затих.
— Вот что, братишка! В атаку я тебя не возьму. Ступай на хутор. Сдай свой боевой трофей хозяину. Стой там на приколе. Побьем контру, будем тебя судить. Побьют нас — смотаешься в дивизион, доложишь все как было. Аллюр — два узла в час.
Но всадник не торопился. Переложив дыню под левую подмышку, достал клинок из ножен, протянул его командиру:
— Лучше сам заруби, командир, а не позорь!
— Шашку в ножны! — сердито приказал моряк. — Рубать тебя не стану. Жди суда. И не я, а ты себя позоришь. Позоришь дивизион, Красную Армию, Советскую власть. Ступай выполняй приказ…
Конный строй, набирая скорость, тронулся вслед за командиром навстречу вражеской колонне, а долговязый боец с опущенной головой и с золотистым шаром под мышкой уныло поплелся к хутору.
Полуэскадрон уже поднялся в галоп, высоко вскинув над головами сверкающую сталь. До черного знамени оставалось совсем немного. Но… противник почему-то никак не реагировал на приближение гайдуковоких всадников. Вражеская колонна все тем же спокойным шагом продолжала двигаться по пыльному тракту, не меняя походного строя на боевой, не высылая вперед дозоров.
