— Что это? — спросил я, хватаясь за меч, хотя Изабо и предупреждала меня, что здесь такое не имеет смысла.
— Мне это знакомо,— сказала она, царапая ногтем пожелтевшую расписную наклейку на стекле, и ее глаза приобрели опасный водянистый оттенок.— Это с винодельни нашей семьи.
Я подошел поближе и мрачно произнес:
— Это определенно что-то очень личное.
— Да.
— Но почему?
— Я действительно не знаю.
Мне было просто страшно сейчас смотреть на нее. Изабо выглядела совершенно разбитой.
— Грейхейвн играет с тобой, изо всех сил старается досадить тебе.
— Да.
— Изабо, не позволяй ему этого.— Я схватил ее за плечи и сжал так крепко, что она наконец-то отвела взгляд от осколка бутылки и посмотрела на меня.— Не допускай, чтобы этот сукин сын победил!
Она долго молчала, а я гадал, как Изабо может теперь поступить. Ведь она была совершенно непредсказуема.
— Ты прав. Он делает все это по какой-то причине...— Она вскинула голову и стала той самой Изабо, которую я увидел при первой встрече: яростной, решительной и очень даже пугающей.— Значит, я должна выяснить, что это за причина.
— Мы должны это выяснить,— поправил ее я так же мрачно.— Ты не одна.
— Да, конечно...— Она задумчиво улыбнулась и разжала пальцы, державшие осколок.
По ее коже потекла кровь, которая была серебряного цвета. Я всегда полагал, что во время астрального путешествия невозможно получить реальное физическое ранение. Не знаю, черт побери, что это такое было, но...
Изабо нахмурилась, уставилась на серебряные капли и пискнула:
— Non! — Она поспешно вытерла руки, потом снова стала возить пальцами по брюкам.— Merde!
Ее глаза странно закатились, и она рухнула на землю.
Париж, 1793 год
Когда разразился голодный бунт, Изабо перебралась на парнасские крыши.
Сначала она вскарабкалась на крепкую кровлю fromagerie[17], чтобы не оказаться растоптанной толпами умирающих от голода парижан и окрестных крестьян, когда они, вооруженные штыками, вилами и факелами, заполнили булыжные мостовые. Рядом стояла ее любимая patisserie[18], к владельцу которой у революционеров никогда не имелось претензий. Он частенько давал Изабо черствые круассаны. Это заведение было сожжено дотла за считаные минуты. Жирный черный дым наполнил воздух. Люди в переулках кашляли и сыпали проклятиями. Огонь перекинулся на соседний дом, принадлежавший цирюльнику, и вплотную подобрался к популярному кафе. Тут же появились ведра с водой, которые передавались из рук в руки. Изабо снова спустилась на землю и лишь подняла повыше воротник, чтобы скрыть лицо. На ней были штаны, какие носили рабочие-революционеры, и трехцветная кокарда на шапке. Она как следует спрятала волосы и сильно понижала голос, когда ей приходилось говорить, хотя это случалось редко. Изабо быстро сообразила, что ей надо выглядеть как мальчик и коротко бросать: «Fraternite»
