Не торопясь, как всегда, старый вождь возвратился в лагерь.
— Томруз!
Откинут полог полосатого шатра. На лужайку вышла Спаргапова мать женщина молодая, загорелая, с удлиненными очами и большим, резко очерченным ртом.
— Погиб Наутар. Хватит! Сколько терпеть?
Беда беду на хвосте тащит.
Томруз беспокойно посмотрела на Спаргапу. Спаргапа беспокойно посмотрел на Томруз. И оба вместе выжидающе посмотрели на Белого отца. И глаза их отразили, как бронзовые зеркала, волну тревоги, что взметнулась в их любящих сердцах.
— Я хочу, — вождь вынул из ножен прямой нож, провел рукой по желтому клинку из медного сплава, — я хочу встретиться с Пятнистой смертью.
Томруз попятилась к шатру. И вдруг резко вскинула кверху ладонь.
— Черный вестник!
Рука женщины, казалось, дернула, потянула за собой на невидимых шнурах взоры отца и сына — оба дружно подняли к небу вопрошающие глаза.
Высоко над лужайкой, заходя слева от старейшины, делал круг парящий коршун. Смирение. Сник Спаргапа. Нахмурился сакский вождь.
Черный вестник!
Этих коршунов — пропасть в чангале. Они постоянно летают у становища, жадно выискивая пищу, и слева заходят, и справа, но никто не обращает на них внимания, пока в племени мир, пока в палатках тишина. Но стоит случиться несчастью — и коршун уже замечен, и коршун повинен в беде, саков постигшей.
Коршун слева пророчит смерть.
Старый вожак тронул пальцами лезвие, опустил нож.
— Что-ж! Человек не только жизнью своей, но и смертью родному семейству, кровному роду и племени служить обязан. Спаргапа! Собери людей.
Взмах руки — и Белый отец, не глядя, вогнал длинный нож в кожаные ножны.
Юнец, в чьей груди полудетская жалость к отцу боролась, как с огнем вода, с весельем предвкушением схватки в чангале, резво, как жеребчик-трехлеток, сорвался с места.
Томруз сидела на примятой траве, закрыв узкой ладонью бледное лицо.
— Томруз, — тих-тихо позвал старик.
Она повернулась, обняла колени мужа, глянула снизу в его мерцающие глаза слепыми от горя глазами. Искривленный рот женщины издавал неслышный вопль.
— Не убивайся, Томруз, так не надо.
— Сколько у нас молодых, их послал бы.
— Дело молодых — жизнь, смерть — дело старых.
Вождь опустился на корточки. Бережно взял руку жены, приложил к волосатой груди и запел без слов, завыл негромко сквозь косо сцепленные зубы.
Томруз тихо зарыдала.
Высоко над лужайкой, заходя слева от Белого отца, делал новый круг парящий коршун.
Охотники двинулись в гущу зарослей. Чангала угрожающе затаилась. Где-то в ее глубине, в непролазных дебрях, бродила Пятнистая смерть.
